|
Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии |
|
|
Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии |
Глава 5. Л.Н. Толстой о революционном преображении России и о всемирном его значении.
«Если мы нецивилизованные варвары, то у нас есть будущее. Они же – цивилизованные варвары, и им на этом пути нет надежды. Не подражать западным народам, а жалеть их».
«Все революции были большее и большее осуществление закона. Предстоящая есть осуществление закона непротивления». (Л.Н.Толстой) Крах одной старой иллюзии. В начале 80-х годов XIX века Толстой ещё придерживался того мнения, что революционные перемены в России могут и должны быть осуществимы инициативой «сверху», а именно: деянием мудрого «христианина на троне». Однако судьба этой надежды – печальна. 1 марта 1881г. два агента Исполнительного комитета Народной воли реализовали своё постановление от 26 августа 1879г. о казни императора Александра II. Известясь об этом, Толстой, вероятно, живо вспомнил виденную им в молодости, в 1857 году, казнь в Париже, когда, после бессонной ночи, он зафиксировал Дневнике: «Я не политический человек»[366].Россия с той поры миновала четвертьвековую эпоху бурного реформаторства, отнюдь не вдохновившую и не политизировавшую Толстого. Именно поэтому в своей поздней публицистике он говорил об убийствах, производимых обеими сторонами – правительством и террористами – с одинаковым беспристрастием, как человек и христианин (а не «индивид» с возбудившейся гражданственностью и обострённым правосознанием). И русский царь был для Льва Николаевича человек, должный, в силу своего положения, смотреть на мир, как и он сам – с высоты Нагорной проповеди, дабы виднее было великое – народ и не заметны мелкие эгоистические интересы «верхушки». Но, как представитель именно этой сословной «верхушки», Л.Н. Толстой остро чувствовал свою невольную причастность к готовящейся казни молодых «революционеров»[367]. В его письме сыну убитого монарха, новому императору Александру III, в числе призывов не мстить и простить, сомнительных для жизнепонимания царей рассуждений о том, что обязанности человека важнее царских, и царские должны «сойтись с ними» - помимо этих, есть и более убедительные аргументы. Двадцать лет, пишет Толстой, мучительно реформирующееся государство вынуждено бороться с «гнездом» терроризирующих общество радикалов, «ненавидящих существующий порядок вещей и правительство»[368]. Но и спустя этот немалый срок помощники, приближенные к новому царю, не могут и не смогут посоветовать ему более действенных методов обуздания социального насилия, кроме старых двух: «или пресекать – строгость, казни, ссылки, полиция, стеснения цензуры и т.п., или либеральные потачки – свобода, умеренная мягкость мер взысканий и даже представительство – конституция, собор»[369]. Оба эти пути, подчёркивает Толстой, в создавшемся в стране кризисном положении неприменимы, гибельны для народа и монархии. Но есть третий путь, революционный и спасительный, «путь христианского исполнения воли Божией царём как человеком»[370]. Надо помнить, что в те годы в умах православных подданных нового царя ещё жило доверие к истине христианства, пусть и поколебленное «открытиями» учёных книжников. Не меньшим было и доверие самому «Божьему помазаннику», тем более новому: традиционно «ротация кадров» активизировала слухи и надежды. Эмоциональная связь нового царя с народом могла бы только укрепиться его мудрой реакцией на кощунственное цареубийство. Была ли проявлением такой мудрости казнь преступников? Не исключено, что письмо Л.Н. Толстого, призвавшего монарха услать шокировавших Россию злодеев на дикий «демократический» Запад, «куда-нибудь в Америку», и написать манифест со словами «а я говорю вам: любите врагов своих»[371], следует признать не столько наивной теократической утопией, сколько хитроумным советом государю: страна ведь действительно стояла на «распутье» и неизбежный для Александра III шаг «мог связать всё будущее»[372]. Просьба Толстого к К.П. Победоносцеву о передаче письма царю удовлетворена не была. Александр ознакомился с ним уже после казни «народовольцев». Победоносцев прочёл письмо и воротил его Н.Н. Страхову, а после казни преступников, обретя досуг, ответил Толстому краткой отповедью на его проповедь. Письма-де он не передал потому, что уверился, вкупе со всей Русью Православной, что «вера Толстого» антицерковна: «…Наш Христос – не ваш Христос. Своего я знаю Мужем силы и истины, исцеляющим расслабленных, а в вашем показались мне черты расслабленного, который сам требует исцеления»[373]. Так правящая элита страны сделала для неё и (что традиционно! ) за неё гибельный выбор в пользу «исцеления» социального недуга «силой» чудотворной троицы самодержавия, православия и народности в диком сочетании с принудительной эвтаназией тяжелобольных – духовных жертв затяжного и исполненного кричащих противоречий реформирования. Не был и не мог уже быть услышан и понят призыв великого писателя противопоставить идеалу молодых оппозиционеров, жаждущих «общего достатка, равенства, свободы», идею общенародную и христианскую, идеал прощения, ненасилия и любви, частью которого, при утверждении его идейным базисом всех преобразований, стали бы и достаток, и равенство, и подлинная свобода для всех[374]. А Л.Н. Толстому в 1881г. пришлось получить отрезвляющее, не совместимое с монархическими иллюзиями, подтверждение истины: царь есть раб истории, его помощники, если умны – преданные её слуги, творец же истории страны – трудовой народ, не нуждающийся в медвежьих услугах сынов противления, одержимых «идеалами» реформаторства или революции «во благо народное». Все они, эти «русские европейцы», равно грешат перед народом ещё с петровских времён, и этот грех им не замолить. Толстой записал как-то в своей записной книжке: «Открыв себе путь к орудиям Европейской цивилизации, не нужно было брать цивилизацию, а только её орудия для развития своей цивилизации. Это и делает народ» (48, 123). Народ, но не глядящая мимо него, на Запад, и мешающая ему интеллектуальная орда самозваных «освободителей» и «реформаторов»!
5.2. Порыв к свободе: «конец» … и вновь начало (Толстой и политическая реальность в России 1904 – 1907гг.). В 1904г. Л.Н. Толстой пишет предисловие к статье своего приближенного сподвижника В.Г. Черткова «О революции. Насильственная революция или христианское освобождение? (Обращение к верующим русским людям)», опубликованное вскоре за границей («Своб. слово», № 89). Здесь очень важно определение Толстым категории «свобода» как «отсутствие стеснения», угрозы насилия. Сам публицист разъясняет это так: «Истинно свободны могут быть люди только тогда, когда они все одинаково убеждены в безполезности, незаконности насилия и подчиняются установленным правилам не вследствие насилия или угрозы его, а вследствие разумного убеждения» (36, 152). Таким образом, Толстой отделяет истинную свободу людей от той, которую обещают народу демагоги от революции или же реформаторы. И те, и другие не способны дать подлинную свободу трудящимся. Уплата налогов, служба в армии, частная собственность – утверждение всего этого ограждает мнимую «свободу» некоторых индивидов, притом не лучших, а для трудового люда – нарушает всякую свободу (Там же. С. 151). Но именно народ, а не праздное меньшинство, движет историю. Толстой настаивает, что история человечества «есть всё большая и большая замена насилия разумным убеждением, которая осуществляется простыми людьми и являет собой путь к истинной свободе для всех (Там же. С. 152). Накануне первой российской революции писатель и публицист выражает уверенность в непобедимости тех «истинных революционеров», кто не склонен примешивать дел насилия и оправдывающей их лжи к движущей миром духовной деятельности разумного убеждения, подтверждённого примером жизни (Там же. С. 154). 30 ноября 1904г. «Московские ведомости» опубликовали резко отрицательный отзыв Толстого по поводу проводившейся с лета агитации в пользу ограничения самодержавия и введения в России представительного правления. Критика со стороны публициста с авторитетом Льва Толстого вызвала буйную полемику и ряд укоризненных писем автору. Ответом его была статья «Об общественном движении в России» (1905), сразу опубликованная в ряде заграничных газет. Здесь Толстой в уже более чем привычных многим его читателям выражениях осуждает слепую веру либералов в благо «внешнего», реформаторского устройства народной жизни и напоминает им о том, что «истинное социальное улучшение достигается только религиозно-нравственным совершенствованием отдельных личностей» (Там же. С. 156). Напоминая читателю о недавних событиях 9 января 1905 года в Петербурге, Толстой подчёркивает, что коренной причиной, делающей возможными такие события, было и есть не отсутствие в России представительства или конституции, а наличие власти обманщиков и насильников, именующих себя «правительством», не устранимое никакой реформой (Там же. С. 161-162). Вряд ли прибавил авторитета Толстому, даже и в консервативном лагере, следующий его вывод из событий начавшейся в России революции: «Нельзя делать двух дел зараз: нельзя нравственно совершенствоваться и участвовать в политических делах, вовлекающих людей в интриги, хитрости, борьбу, озлобление, доходящее до убийств» (Там же. С. 159). Таким образом, духовно-нравственный подъём всей России, усилия религиозной работы каждого над собой, Толстой признаёт более важным, истинно революционным делом, нежели политическая, парламентская, земская деятельность или даже вооружённое восстание. Другим откликом Л.Н. Толстого на события российской жизни (войну с Японией и начавшуюся революцию) стала опубликованная в те годы лишь за границей интереснейшая статья «Конец века» (1905). «Разрушение < …> русского государства, - начинает Л.Н-ч статью, - есть, по моему мнению, признак начала разрушения всей лжехристианской цивилизации. Это конец старого и начало нового века» (Там же. С. 233). Жизнь неизбежно должна устроиться на началах не государственного насилия, но разумного согласия и любви. Революция грядёт неизбежно, и основная причина её – религиозная: преодоление извращения высшего Божьего закона взаимного служения и заповеди непротивления, данной Христом для возможности осуществления этого закона (Там же. С. 240). Православно-государственное лжеучение уже не в силах привести к повиновению восставший народ, и это – первая внешняя причина революции (Там же. С. 248). Вторая причина её – противоречие истинному, живущему в народе христианству, факта обезземеливания рабочего народа (Там же. С. 250). В отличие от прежних революций в Европе, новая русская революция, по мысли публициста, должна уничтожить всякое повиновение государственной власти, устроить жизнь людей независимо от правительства (Там же. С. 256). Движущими силами грядущего переворота, уверен писатель, станут в основном «народные земледельческие массы». Местом великих событий будут не города, как в Европе, а – «преимущественно деревня». И вовлечены в революцию будут 80-90% всего народа, что тоже выгодно отличит её от предшествовавших «городских» переворотов. Погубить революционное дело может, главным образом, вовлечение народа в насильническую борьбу и в рабское подражание Европе и Америке, уже идущих по гибельному пути. Совесть должна заменить русскому революционеру конституцию (Там же. С. 258-259). (…………………………………………………………………)
Из текста работ Л.Н. Толстого 1882-1910гг. можно увидеть, что такое «лакомое» для городских прожектёров государственное устройство, как западная буржуазная демократия, писатель и мыслитель полагал неприемлемым для России. Как уже было сказано, причину жестокостей капиталистического наёмного рабства Толстой справедливо видел в самой сущности буржуазного образа жизни и мышления, одобряющих и форсирующих прогресс стяжательства, потребительства, роскошествования, властолюбие и пользование властью (34, 161, 166-167, 170-172). Участие обитателей государств во власти в ходе пресловутых «выборов» Толстой признаёт губящим нравственность самообманом: «Только тот, кто не верит в Бога, может верить в то, что такие же люди, как и он сам, могут устроить его жизнь так, чтобы она была лучше»[375]. Нельзя ни самим сознательно, с какими-либо целями, делать нравственно дурное, ни делегировать эти специфические полномочия «власти», тем более – «избирать» кого-либо во власть для таких дел. Ибо «насилие властвующих учит суеверию устройства жизни насилием», и вот уже целые поколения людей, развращённых примером властной «верхушки», не борются, а потакают своим грехам честолюбия, корыстолюбия, взаимной борьбы – потакают суеверным их оправданием. Не может быть лучшего устройства общества, в том числе и вожделенного многим «народовластия», пока каждый человек каждого народа не обретёт власть «сделать нравственное усилие над самим собой»[376]. Не порабощать себя страстями, «не быть ничьим господином и ничьим рабом» - всё это труднее, нежели «повторять то, что говорят все люди одной партии, суетиться, спорить, лгать, притворяться, браниться, драться, - всё это делается само собой, для этого не нужно усилия»[377]. Всё это было у древних язычников и всё это нехорошо, стыдно сохранять и «развивать» христианам. Делать выбор между «более пригодными» для власти людьми означает соглашаться на греховное повиновение людям нравственно худшим, любящим власть, поощрять их. «Нравственный, добродетельный государственный человек, - настаивает Толстой, - есть такое же внутреннее противоречие, как нравственная проститутка, или воздержанный пьяница, или кроткий разбойник» (36, 178). Люди, для которых вера в Бога – основание их поступков и даже помыслов, а не идеологическая надстройка на фундаменте денежного «достатка», не имеют нравственного права ни подчиняться таким людям, ни бороться с ними насилием, в том числе и революционным[378]. Им, истинно верующим людям, не нужно борьбы, суеты, разделения на партии, выборов между теми или иными авторитетами, жаждущими прогрызться наверх общественной иерархии, в положение доминирующего обманщика, стяжателя, насильника и убийцы. Они знают, что этого не нужно никому, а нужно только одно: задуматься каждому о своём отношении к жизни, к людям, и «понять, признать и проводить в жизнь мысль о том, что мы не призваны устраивать жизнь других людей насилием, неизбежно влекущим за собой убийство, и что всякое убийство, которое мы совершаем, в котором участвуем, на котором строим выгоды своей жизни, не может быть полезно ни другим, ни нам, а напротив, только увеличивает то зло, которое мы хотим исправить» (37, 53-54). Таков мерзостный финал любой «демократии», любого развратного, массового пользования насильнической властью! По мнению Л.Н. Толстого и его приближенного сподвижника В.Г. Черткова, истинно религиозных людей особенно много именно в России: «добродушно-широкий нрав», терпение и выносливость, христианские традиции русского народа – всё это создаёт благоприятные условия для русской революции – общенародного мирного христианского неповиновения[379]. Конкретными способами его Л.Н. Толстой считает отказ христианина от государственных должностей, жалований и пенсий и отказ от ограждения государственным насилием своих жизни и собственности, включая земельную. Л.Н. Толстой и В.Г. Чертков едины в своём недоверии пресловутой «революционной традиции» Запада: «революция 14 декабря», напоминает Чертков, привела к «грубому, глупому» царствованию Николая I, «взрывы и убийства семидесятых годов, кончившиеся первым Марта» - усилили и «озверили» правительство[380]. И если даже оппозиция, поддержанная крестьянством и рабочими, одержит свою революционную победу, то, по убеждению Л.Н. Толстого, это приведёт лишь к восстановлению «рабства в его первобытной форме», с налоговым ограблением трудящихся и принудительным трудом на благо победителей[381]. Моральные и материальные тяготы жизни – не повод для доверия городской интеллигенции, нахватавшейся социалистических идей от «европейских интеллигентов-паразитов» (36, 471-472). Образованных горожан России Толстой неоднократно призывал поселиться с народом, в деревне, учиться у него мирной, автономной по отношению к правительству, жизни, помогая ему как физическим трудом, так и «книжными знаниями» (Там же. С. 261). Людей царского правительства надо лишь искренне пожалеть, - подчёркивал В.Г. Чертков, - а сердиться народу надо на себя – за повиновение и потачки власти[382]. «Мы же знаем, - добавляет автор, - что только потому образовалось и продолжает существовать правительство, что нет ещё в народе ни свободы, ни братства, ни просвещения»[383]. Как мы показали в предыдущей главе, Л.Н. Толстой, задавшись целью помочь правительству в мирном переустройстве жизни, предлагал царскому правительству как раз содействовать религиозной свободе, единению и просвещению народов России. На это направлены высказанные им (в 1898г. в статье «Голод или не голод? » и в 1901г. в публицистическом слове к «Царю и его помощникам») предложения властям обеспечить свободу вероисповедания и равный доступ граждан к образованию, воспитанию и преподаванию в частных школах[384]. 26 марта 1901г. обращение к «Царю и его помощникам» автор отправил по адресу – Николаю II, великим князьям и министрам, которых считал своими «невольными единомышленниками» в противостоянии революционерам. Но только эти последние и отреагировали на голос из Ясной Поляны, и специфически: они начали нелегальное тиражирование текста обращения, восприняв его как одобрительную реакцию Толстого на спровоцированные ими беспорядки в университетах в 1900г., и неодобрительную – на действия правительства, которому пришлось отдать зачинщиков в солдаты. Таким образом, программы Толстого 1898 и 1901г. были либо проигнорированы настоящими их адресатами, либо восприняты как программы революционно-деструктивные, антиправительственные. Независимо от восприятия толстовских предложений современниками, рассмотрим их принципиальную реалистичность на примере хорошо известной толстовской анархической «программы-максимум». Путь к освобождению власть имущих от их не слишком праведных трудов лежит через невероятно тяжёлое для большинства людей преодоление психологической и интеллектуальной зависимости от государства. Не был ли Лев Николаевич сам жертвой романтического суеверия, когда считал возможным посредством воспитания и христианского единения улучшить жизнь целых народов? Во всяком случае, не все современные авторы отрицают ключевую идею, кредо писателя и публициста: «государство – учреждение временное и должно исчезнуть»[385]. «Поскольку развитие человечества – это не только эволюция государств, но и эволюция человека, - пишет Н.Л. Мальцева, - в этом сопряжённом процессе наступает момент, когда насилие < …> себя исчерпывает – у общества нет необходимости в таком типе регуляции, ибо исчерпывает себя и государство как тип его структурированности»[386]. Поэтому, есть допускать, как Л.Н. Толстой, что названную эволюцию человека можно целенаправить и форсировать средствами просвещения и воспитания, то следует считать возможной и ситуацию, в которой «обновлённые» люди, посредством проповедования[387] и собственного примера невыполнения христиански безнравственных гражданских обязанностей, оздоровят постепенно человеческое общество, следствием чего станет уничтожение государств и торжество высшего, всемирно-божеского, жизнепонимания, нашедшим своё (пока самое яркое) выражение в христианстве. «Пусть человеческие общества сделаются чистыми и здоровыми духовном отношении, - пишет Толстой, - и питающиеся на них паразиты церкви и государства пропадут сами собой, как пропадают насекомые на чистом и здоровом теле»[388].
***** Р еволюция тем временем уже шла, и на фоне всего, что творилось в России, жалкими выглядели и запоздалые теоретизирования Толстого, и его чуть слышные филиппики к массам, призывавшие перейти к непонятному «героическому непротивлению». К таковым, увы, следует отнести вышедшую в свет в Петербурге в конце 1906г. брошюру, содержащую новое страстное слово Л.Н. Толстого «К русским людям. К правительству, революционерам и народу». Обращаясь к правительственным людям, Л.Н. Толстой предупреждает их: «… Вам не устоять против революции с вашим знаменем самодержавия, хотя бы и с конституционными поправками, и извращённого христианства, называемого православием, хотя бы и с патриархатом и всякого рода мистическими толкованиями. Всё это отжило и не может быть восстановлено. Спасение ваше не в думах с такими или иными выборами и никак не в пулемётах, пушках и казнях, а в том, чтобы признать свой грех перед народом и постараться искупить его < …> » (Там же. С. 304). И далее писатель и публицист предлагает николаевскому правительству то же, что четвертью века ранее своевременно предложил в письме Александру III: «Поставьте перед народом идеалы более справедливые, чем те, которые выставляют ваши противники» (Там же). Думается, это был крик отчаяния Толстого: он не мог не сознавать, что таких «идеалов» самодержавию уже не дано было утвердить. Борьбу революционеров с правительством публицист уподобляет в своём слове-обращении борьбе «двух паразитов на здоровом теле» народа (Там же. С. 308). Насилие, совершаемое теми и другими, развращает общественное мнение, приводя его к одобрению насилия, которое калечит нравственность и ещё более развращает людей (Там же). От антиправительственной оппозиции, к которой Толстой почему-то относит здесь интеллигенцию как таковую, требуется ответственное, открытое и строгое отношение к себе, к своей жизни, которая одна в их власти (Там же. С. 309). Народ русский Л.Н. Толстой без лишних слов призывает не участвовать в делах насилия как правительства, так и революционеров, «освободиться от повиновения всякому правительству» и «признать власть Бога и закон Его», кротко перенося насилие, но не участвуя в нём (Там же. С. 310-314). Разумеется, такая постановка вопроса не устроила ни деятелей либеральных и революционных партий, ни народ, в том числе крестьянство, уже втянутое в пучину насилия. Правительство же ответило Толстому конфискацией тиража обращения, отпечатанного в петербургском издательстве «Обновление». Ответом на начавшееся нелегальное распространение текста слова-обращения стало презрительно-снисходительное «Открытое письмо» его автору некоего Л.Е. Оболенского в «Новостях и Биржевой газете» от 29 января 1906г., приравнявшего слово Толстого соотечественникам к малоинтересным фактам обыденной жизни дряхлого художественного гения[389]. Публицистические призывы к мудрому «неделанию», к ненасилию, были в России 1906 года сродни заботливому инструктированию о безопасности от пожара людей в уже полыхающем здании. Это понял вскоре и сам Л.Н-ч, с горькой иронией назвавший свои выступления «комариным писком» (36, 712). Запись Д.П. Маковицкого от 6 марта 1905г. свидетельствует о том, что Толстой в период подъёма революции стал непопулярен, а его научение добра и ненасилия – не актуально: если и читалось, то многими не понималось, а если понималось (и даже принималось! ) - то не так, как хотел сам Толстой. Вот это наблюдение: «Теперь уже к Л.Н. не приходит столько людей, как в 1880-90 годах, с одним и тем же вопросом: ”Как жить, что делать? ” Теперь спрашивают больше о том, как бороться с правительством, что делать, чтобы изменить существующий политический и общественный строй»[390]. И лишь с приобретением страной горького и страшного революционного опыта, с разочарованием части крестьянства и мелкобуржуазной интеллигенции в насильственных методах борьбы, примерно с зимы 1907-1908гг., количество писем и посетителей, желанных в Ясной Поляне, вновь растёт[391]. Популярное:
|
Последнее изменение этой страницы: 2016-03-22; Просмотров: 1080; Нарушение авторского права страницы