Бог - в центре всего: Жизнь Эдвардса
Джонатан Эдвардс родился в 1703 году в городе Уиндсор, штат Коннектикут, США. Его отец был пастором одной из местных церквей. Он начал учить Джонатана латинскому языку, когда тому было всего шесть лет. В двенадцать лет мальчик уехал в Йель, а через пять лет закончил там учебу с отличными оценками. Свою дипломную работу он написал и защитил на латинском языке.
В течении двух последующих лет он занимался и готовился к служению в Йеле. Затем еще некоторое время он прослужил пастором в одной из пресвитерианских церквей в Нью-Йорке. Начиная с 1723 года, Эдвардс преподает в Йеле. Через три года он был призван на служение в конгрегационную церковь, Нортхэмтон, Массачусетс. Дед Эдвардса, Соломон Стоддард, прослужил там почти полвека. Он избрал Эдвардса своим учеником и преемником служения. Их совместная деятельность началась в феврале 1727 года. Стоддард умер в 1929 году. Эдвардс оставался пастором этой церкви вплоть до 1750 года, т.е. всего 23 года.
Еще в 1723 году Эдвардс влюбляется в тринадцатилетнюю девочку по имени Сара Пиерпорт. Именно она станет женщиной, которая разделит с ним всю глубину его духовных переживаний. На первой странице своего учебника по греческому языку Эдвардс написал о ней следующие нежные слова, произнести которые было способно только любящее сердце: “Говорят, что она - на Новом Небе, любимая Им, Творцом и Властелином... Она однажды будет прогуливаться там, мило петь, и, наверное, всегда будет полна радости и удовольствия - никто не знает почему. Она не любит оставаться одна, прогуливаясь в лесах и рощах, и кажется, что рядом с ней есть Некто, Кто постоянно разговаривает с ней”.1
Он женился через три года после знакомства с ней, спустя пять месяцев после своего назначения на должность пастора в Нортхэмптоне. У них родилось одиннадцать детей: восемь дочерей и три сына. Несмотря на то, что их отец проводил за письменным столом по тринадцать часов в день, они уважали его и не были укором для семьи в глазах других.
Хорошо это или плохо, но Эдвардс мало времени уделял пасторской заботе: он не навещал регулярно прихожан своей церкви (в церкви на 1735 год насчитывалось 620 человек). Он посещал больных, часто проповедывал на больших собраниях верующих, живущих по соседству, обучал детей. Тех, кто нуждался в совете, он постоянно призывал обращаться к нему. Сам о себе Эдвардс говорил, что он не особенно общительный человек и что его призвание - проповедовать и писать, чем, по его мнению, он мог бы принести большее благо душам людей, способствуя делу Христа.2 В течении первых лет служения пастором в Нортхэмптоне он проповедывал два раза в неделю: один раз в воскресенье, другой - посреди недели, на вечернем богослужении. Проповеди тогда длились час, а то и дольше.
Будучи студентом колледжа, Эдвардс принял и записал семьдесят решений. Выше я уже приводил некоторые из них. К примеру: “Решено, что буду жить всеми силами, покуда жив”.3 Для него это означало быть страстно преданным изучению богословской науки. Он придерживался очень строгого расписания. Он говорил: “Христос воскрес из могилы рано утром, чем и нам заповедовал вставать рано”.4 Обычно он вставал часа в четыре, в пять утра и сразу приступал к работе. Рядом с ним всегда была ручка, мозг запечатлевал каждую мысль, а рука фиксировала ее на бесконечных страницах тетрадей. Находясь в пути, он прикалывал к своей одежде клочки бумаги с записанными на них мыслями, пришедшими к нему в голову по дороге.
Вечером, после ужина и часа, проведенного с детьми, Эдвардс возвращался к своим занятиям (в противоположность многим нынешним проповедникам, которые вечером распластываются на диване или заседают на собрании финансового комитета церкви). Однако были и исключения. 22 января 1734 года он записал в своем дневнике: “Считаю, что если я пребываю в хорошем расположении духа и готов к созерцанию божественных истин, то будет лучше не прерываться на ужин”.5
При его росте - под два метра, и весьма слабом здоровье подобные слова могут показаться нам странными. Однако Эдвардс внимательно следил за тем, как и что он ест, а также и за физической нагрузкой. Все было рассчитано им так, чтобы максимально использовать силы своего организма для работы со Словом. Он воздерживался от любой пищи, от которой ему становилось плохо или клонило ко сну. Зимой он тренировал свое тело - колол дрова, а летом совершал конные и пешие прогулки по полям.
Однажды он написал о своих прогулках на природе: “Иногда, в хорошую погоду, я больше расположен к восприятию красот мира, чем к изучению серьезных религиозных вопросов”.6 Итак, у Эдвардса тоже были трудности. Однако для него они заключались в борьбе не между природой и Богом, а между двумя различными восприятиями Бога:
Это было в 1737 году. Прогуливаясь по лесу для подкрепления своего здоровья, в отдаленном уголке я спешился с коня, по своему обыкновению, для божественного созерцания и молитвы. И было мне весьма удивительное видение (что для меня довольно необычно): я узрел Сына Божьего, посредника между Богом и человеком, и Его прекрасную, великую, полную, чистую и сладостную благодать, любовь, кротость, нежную снисходительность... Длилось это, как мне показалось, с час. И почти все это время из моих глаз лились слезы, я громко плакал.7
Невозможно описать его любовь к славе Божьей, которая явилась ему через природу. Она сыграла значительную роль в формировании способности восхищаться величием Бога и способности к воображению, что нашло свое непосредственное отражение в его проповедях.
Как пастор, Эдвардс совершил ряд досадных промахов, которые зажгли фитиль бомбы, взорвавшейся впоследствии - его отстранили от пасторской должности. К примеру, в 1744 году он вовлек безвинных молодых людей в непристойный скандал. Однако истинной причиной его отстранения, скорее всего, стало его смелое, открытое отвержение старых и многолетних традиций, сформировавшихся в Новой Англии. Например, он отрицал бытующее в то время мнение, что исповедание Иисуса своим Господом и Спасителем не обязательно для принятия участия в вечере Господней. Его дед на протяжении долгого времени отстаивал точку зрения, что к вечере можно допускать тех, кто не исповедует Иисуса Христа и не подает признаков духовного возрождения. Стоддард воспринимал вечерю как таинство, данное для спасения. Эдвардс же счел такое мнение противоречащим Библии и написал по этому поводу книгу. Однако в пятницу, 22 июня 1750 года, было оглашено решение о его отстранении, а первого июля Эдвардс прочитал свою последнюю, прощальную проповедь. Тогда ему было 46 лет. Он отдал служению церкви почти половину своей жизни.
В те времена Эдвардс стал искрой, которая зажгла пламя Великого Пробуждения в Новой Англии. Особенно “жарко” становилось в периоды с 1734-1735 и 1740-1742 год. Практически все его работы, опубликованные во время служения в Нортхэмптоне, были посвящены объяснению, защите и продвижению вперед того, что он почитал за удивительные дела Бога, а не просто за истерику чувств. Нельзя забывать и тот факт, что аудитория Эдвардса была гораздо шире и не ограничена только прихожанами его церкви. Он прекрасно осознавал, что Церковь Христа выходит далеко за границы нортхэмптондской церкви и его голос слышен везде. Некоторые из работ Эдвардса были опубликованы сначала в Англии, то есть раньше, чем на его родине.
После отстранения из церкви в Нортхэмтоне он принял приглашение служить пастором и миссионером в Стокбридже, Западный Массачусетс. Эдвардс проработал там вплоть до 1758 года, после чего стал президентом Принстонского университета.
Семь лет, проведенных в захолустном Стокбридже, стали годами продуктивной работы, и к 1757 году он уже стал воспринимать новое место как свой дом. Поэтому, когда 19 октября 1757 года он получил приглашение стать президентом Принстонского университета, Эдвардс написал ответное письмо попечительскому совету в Принстон, в котором сообщал, что считает себя негодным к подобной работе. Он, в частности, написал: “Мое тело во многих отношениях особенно несчастно, бессодержательно - неуклюже большое, худощавое, физически слабое; со мной часто случаются приступы детской неуверенности, в голосе и манере держаться часто звучат презрительные нотки, а кроме того, и неуклюжесть, и скованность делают меня фактически неспособным для разговора, а тем более для управления колледжем”.
Он продолжает: “К тому же я очень слаб в отношении изучения разных наук, особенно алгебры, высшей математики, греческой классической литературы. Мои знания греческого языка ограничены познаниями Нового Завета”. Остается только удивляться тому, как он, несмотря на тяжелый тридцатилетний труд пастора, сохранил свои знания древнееврейского языка. Эдвардс говорил, что никогда не хотел бы преподавать языки. Единственное исключение он сделал для древнееврейского языка: “Я готов работать над ним, улучшать его, обучая ему других”. Такое желание весьма типично для пятидесятичетырехлетнего человека, стремящегося расширить свое понимание языков, на которых была написана Библия. Эдвардс поведал о тех книгах, которые хотел бы написать, и вслед за этим попросил освободить его от приглашения, чтобы он мог посвятить себя работе над тем, что действительно приносило ему радость: “Мое сердце переполнено желанием заниматься, и в нем нет места желанию отказаться от этого даже и в будущем”.8 Kогда же попечительский совет университета прибыл в Стокбридж по личному приглашению Эдвардса, он единодушно “проголосовал “за”, сказав, что тот просто обязан стать ректором. Эдвардс, стоя перед ними, искренне заплакал, но последовал этому совету. Очень скоро он покинул Принстон и прибыл на новое место в 1758 году. 13 февраля Эдвардсу сделали прививку против ветряной оспы. Поначалу никаких осложнений не было. Однако через некоторое время у него повысилась температура, в горле появились гнойники, что не позволило ему в дальнейшем принимать лекарства. Он умер в 1758 году, 22 марта. Ему было 54 года.
Лежа в постели при смерти, он обратился к своим друзьям, скобящим о нем, со следующими словами: “Верьте Богу и ничего не бойтесь”.9 Его глубокая вера в суверенную благость Бога нашла, пожалуй, наиболее красноречивое отражение в силе его жены. Врач Эдвардса письменно известил ее о смерти супруга. Первым сохранившимся письмом после смерти мужа было ее письмо к дочери Есфирь, датированное 3 апреля (то есть через две недели после кончины Эдвардса):
Мое драгоценное дитя! Что я могу сказать? Святой и благий Бог скрыл нас в черной туче, чтобы научить нас целовать руку Наказующего и руки положить на уста наши! Господь совершил это. Он преклонил меня для славословий пред Его благостью, ведь он [Эдвардс] так долго был с нами. Но жив мой Бог, в Его руке сердце мое. Какое наследие мой супруг и твой отец оставил нам! Все мы - в руке Его. Там я и моя любовь.
Твоя всегда любящая мама,
Сара Эдвардс.10
Глава 6
Популярное:
