|
Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии |
|
|
Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии |
Это лишь начало. Грядут новые события, которые порадуют Возвращенца.
Ты дашь мне шанс встретиться с Ножом в бою? Он задумчиво смотрит на меня. Всему свое время. Я гадаю, по-прежнему ли Небо рассматривает возможность мира – то есть отказа от полного истребления Бездны, – однако его голос не отвечает на мои сомнения, и на миг мне даже становится стыдно, что я так подумал, особенно после недавней атаки, в результате которой Земля понесла потери. Еще Возвращенец думает, что у меня есть другой источник информации, показывает Небо. Я резко поднимаю глаза. Ты наблюдателен, показывает он. Небо тоже. Где? Почему остальная Земля ничего об этом не знает? Откуда Бездне… Небо просит у Возвращенца доверия, показывает он с неловкостью в голосе. Но и с предостережением. Эти узы должны стать нерушимыми. Ты должен пообещать Небу, что будешь доверять ему несмотря ни на что. Ты должен верить, что готовится более масштабный план, который пока неочевиден. Замысел, подразумевающий участие Возвращенца. Но я слышу, что он думает в глубине своего голоса. Я всю жизнь провел среди голосов Бездны, голосов, которые без конца что-то скрывали, сплетаясь в тугие узлы, а правда при этом всегда лежала на поверхности. Я умею выведывать тайное куда лучше, чем остальная Земля. И теперь в глубине его голоса я вижу не только то, что он подобно Возвращенцу научился скрывать правду, но и само то, что он пытается скрыть… Ты должен мне доверять, повторяет он, показывая мне планы на грядущее… Однако источника информации так и не выдает. Ибо понимает, как больно меня ранит это знание.
КОЛЬЦО СМЫКАЕТСЯ
[Тодд]
Кровь повсюду. На траве в палисаднике, на узкой дорожке, ведущей к дому, на полу внутри – как в человеке может быть столько крови? – Тодд? – окликает меня мэр. – Все нормально? – Нет, – отвечаю я, пялясь на кровь. – Что тут может быть нормально? А сам думаю: я – круг, круг – это я. Атаки спэклов не прекращаются. После того взрыва на электростанции они происходят каждый день, восемь дней подряд, без перерыва. Спэклы уничтожают солдат, которых мы отправляем рыть колодцы, чтобы добыть еще хоть немного воды. Еще они нападают на часовых, которых мы расставляем по ночам в разных точках на окраинах города. Они даже сожгли целую улицу домов. Никто не пострадал, но пока люди мэра пытались затушить этот пожар – спэклы устроили другой. И за все это время от двух рот, высланных на юг и на север, нет ни одной весточки. И те, и другие сидят без дела – спэклы мимо них как бутто не проходят, ни в сторону города, ни обратно. Зонды с корабля Виолы тоже молчат. Такое чувство, что всякий раз враг увиливает прямо у нас из-под носа. Теперь у них появилось новое развлечение. Мы стали отправлять небольшие охраняемые отряды горожан выпрашивать пищу у фермеров за городом. Один такой отряд встретили спэклы. Средь бела дня. – Они нас испытывают, Тодд, – хмурясь, говорит мэр. Мы стоим в дверях дома к востоку от разрушенного собора. – Это все неспроста, вот увидишь. Они что- то задумали. Во дворе и в доме мы нашли трупы тринадцати спэклов. С нашей стороны погиб один солдат, в кладовке видны останки двух фермеров, а в ванной мы нашли трупы женщины и ее маленького сына. Второй солдат лежит в саду; его пытается залатать наш врач, но у него нет одной ноги, и он явно не жилец. Мэр подходит к нему и приседает на корточки. – Что ты видел, рядовой? – спрашивает он тихо и ласково. Он умеет так разговаривать, когда захочет, – знаю на собственном опыте. – Расскажи, что случилось. Рядовой отрывисто дышит и дико таращит глаза, а на его Шум просто невозможно смотреть: в нем спэклы, нападающие со всех сторон, и умирающие люди, но громче всего – ужас от того, что у него нет ноги и не будет уже никогда никогда никогда… – Успокойся, – говорит мэр. Я слышу тихий гул. Он просачивается в Шум солдата, пытается его утихомирить, сосредоточить на нужных воспоминаниях. – Они все шли и шли, – говорит рядовой, со свистом втягивая воздух. По крайней мере, он обрел дар речи. – Мы стреляли, а они падали, но потом сразу появлялись новые. – Но ведь они не могли явиться без предупреждения, рядовой, – говорит мэр. – Вы должны были что- то услышать. – Со всех сторон, – выдыхает солдат, корчась от какой-то новой невидимой боли. – Что? – переспрашивает мэр с прежним спокойствием, но его гул становится громче. – Что ты имеешь в виду? – Со всех сторон, – повторяет рядовой, хватаясь за горло. Ему не хватает воздуха, и он говорит бутто бы против воли. Может, так и есть. – Они шли. Со всех сторон. Очень быстро. Бежали на нас. Во весь опор. И стреляли из палок. Моя нога. Моя НОГА! – Рядовой, – повторяет мэр, и гул усиливается… – Они шли и шли! Без конца! На этом Шум солдата стремительно тает и исчезает без следа, он умирает прямо на наших глазах. (Я – круг…) Мэр встает, на лице – досада. Он бросает последний взгляд на место происшествия, на трупы, на атаки, которые ему не под силу отразить. А вокруг стоят и ждут новых приказов люди, которым с каждым днем становится все страшнее, потомушто ни в одной битве они не могут одержать победы. – За мной, Тодд! – внезапно рявкает мэр и быстрым шагом направляется к лошадям. А я бегу следом, не успев даже подумать, что вапщето он не имеет никакого права мне приказывать.
[Виола]
– У тебя точно ничего нет? – спрашивает Тодд по комму. Он скачет на Ангаррад следом за мэром, уезжая с места последней атаки спэклов на фермерский дом за городом – восьмой атаки подряд. Даже на маленьком экране видно, какое встревоженное и усталое у него лицо. – Их сложно выследить, – отвечаю я, снова валяясь в палате на корабле. Температура теперь поднимается так регулярно, что я не успеваю даже навестить Тодда. – Иногда нам удается заметить какое-то движение, но это ничего не дает. Проследить за ними невозможно. И потом, – добавляю я потише, – Симоне и Брэдли приходится держать зонды поближе к вершине холма. Народ требует. Это действительно так. На холме теперь живет столько людей, что и шагу ступить негде. Лагерь самодельных палаток – их сооружают из любых подручных материалов, от одеял до мусорных мешков, – тянется до самой дороги, что идет вдоль пустого русла реки. Многого начинает не хватать. Рядом с нами обнаружилось несколько ручьев, и Уилф дважды в день привозит в лагерь большие бочки с водой, так что эта беда нас обошла, чего не скажешь о городе (Тодд говорит, вода у них на исходе). А вот еды больше не становится. Запасы «Ответа» были рассчитаны на двести человек, а здесь – полторы тысячи ртов. Ли и Магнус без конца водят в лес охотничьи отряды, но это ничто по сравнению с запасами провизии Нью-Прентисстауна, где есть свой продуктовый склад, надежно охраняемый солдатами. У них есть еда, но мало воды. У нас есть вода, но мало еды. Однако ни мэр, ни госпожа Койл даже не думают оставлять насиженные места, где они чувствуют свое явное преимущество. Что еще хуже, в таком тесном сообществе слухи разлетаются быстрее ветра: как только спэклы начали нападать на город, люди в нашем лагере тотчас решили, что следующий удар враг нанесет по нам, что они уже смыкают кольцо вокруг холма и вот-вот всех перебьют. Разумеется, ничего такого не происходит, но горожане продолжают доставать нас расспросами о том, что мы делаем для обеспечения их безопасности, ведь это наш первоочередной долг. Люди теперь сидят полукругом рядом с трапом разведчика – молча наблюдают за нашими действиями и передают все дальше по холму. Иван обычно сидит впереди. Он даже придумал Брэдли кличку – Гуманист. Но в это слово он вкладывает какой-то свой, дурной смысл. – Понимаю тебя, – говорит Тодд. – Здесь тоже все на пределе. – Я тебя вызову, если что-нибудь изменится. – И я. – Есть новости? – спрашивает госпожа Койл. Она входит в палату ровно в ту секунду, когда я нажимаю отбой. – Вас не учили, что подслушивать чужие разговоры невежливо? – На нашей планете нет ничего личного. В этом и вся беда. – Она окидывает меня внимательным взглядом: – Как рука? Рука болит. Антибиотики перестали действовать, и в обе стороны от обруча снова поползли красные полоски. Госпожа Лоусон наложила мне новую повязку с несколькими лекарственными мазями, но даже слепой бы увидел, как она встревожена. – Вам-то что, – бурчу я. – Госпожа Лоусон знает свое дело. Госпожа Койл опускает глаза: – Знаешь, а у меня ведь большой опыт лечения инфекций с помощью… – Уверена, госпожа Лоусон делает все необходимое, – перебиваю я. – Что вы хотели? Она испускает протяжный вздох, словно я ее огорчила. Да, вот что еще происходило все эти восемь дней. Госпожа Койл наотрез отказывалась делать что-либо против собственной воли. Она трудится не покладая рук: распределяет продукты, лечит женщин, проводит ужасно много времени с Симоной – и не может улучить ни минутки для разговора о заключении мира. Если же мне удается загнать ее в угол – в те редкие минуты, когда я не прикована к этой дурацкой койке, – она отвечает, что ждет подходящего момента, что спэклы должны сделать свой ход. а мэр – свой, и вот тогда-то на сцену выйдем мы с предложением мира. Интересно, почему я ей не верю? – Я хочу с тобой поговорить, дитя. – Госпожа Койл смотрит мне прямо в глаза. Уж не ждет ли она, что я отведу взгляд? Если так, ее ждет разочарование. – Я тоже. – Прекрасно. Тогда я начну. И в следующий миг она произносит нечто такое, чего я никак не могла от нее ожидать. Только не в этой жизни.
[Тодд]
– Пожары, сэр, – говорит мистер О’Хара, как только я нажимаю отбой на комме. – Я не слепой, капитан, – отвечает мэр. – Но спасибо, что в очередной раз указали на очевидное. Мы остановились на дороге, по которой скакали обратно в город с кровавой бойни, потомушто на горизонте впереди полыхают огни. Горят заброшенные фермерские дома на северном склоне долины. По крайней мере я надеюсь, что они заброшенные. Нас только что нагнал мистер О’Хара с отрядом из двадцати человек – выглядят они страшно изможденными (у меня, по ощущениям, вид не лучше). Обвожу солдат взглядом: все они разных возрастов, есть и совсем молодые, но кажутся все стариками. Никто из отряда не хотел воевать, это мэр заставил их вступить в армию, разлучив с родными и близкими, фермами, лавками и школами. И они стали видеть смерть – каждый день. Я – круг, круг – это я, повторяю мысленно. Я теперь все время так делаю, когда хочется тишины, свободы от мыслей и воспоминаний. Обычно этот прием срабатывает и снаружи – люди перестают слышать мой Шум, я слышу, что они его не слышат, совсем как мистер Тейт и мистер О’Хара. Думаю, с таким умыслом мэр и научил меня это делать – чтобы я стал одним из его ближайших приспешников. Вот только не бывать этому. Никогда. Виоле я тоже пока не рассказывал. Почему – не знаю. Может, потомушто мы с ней так ни разу и не увиделись – еще одна причина, по которой эти восемь дней тянутся как не знаю что. Она говорит, что якобы должна следить за госпожой Койл, но всякий раз, когда мы связываемся по комму, Виола лежит в палате и с каждым днем выглядит все бледней и слабей. А мне ничего не говорит. Наверно, не хочет зря беспокоить, но я от этого только беспокоюсь еще больше, потомушто если с ней что-то случится… Я – круг, круг – это я. И снова мне легчает. Я ей не сказал. Не хочу, чтобы она беспокоилась. Все под контролем. Жеребенок? – с тревогой спрашивает Ангаррад. – Все хорошо, милая! Скоро будем дома. Эх, зря я поехал на ней – если б только знать, что в фермерском доме будут такие ужасы. Ангаррад пустила меня в седло всего пару дней назад и до сих пор вздрагивает от каждого шороха. – Я могу отправить туда пожарную бригаду, – говорит мистер О’Хара. – Зачем? Нет смысла. Пусть догорят сами. Сдавайся! непонятно на кого рычит под ним Радость Джульетты. – Надо как можно скорее добыть мне новую лошадь, – говорит мэр. А потом вдруг резко поднимает голову. – Что такое? – спрашиваю я. Но он молча оглядывается по сторонам, смотрит на дорогу позади и впереди нас… Ничего не меняется. Кроме лица мэра. – Да что такое?! – Ты разве не слышишь? … Он снова умолкает. Тут я и впрямь начинаю слышать… Шум… Но не человеческий… Отовсюду… Со всех сторон, как сказал тот солдат… – Не может быть! – Лицо мэра искажается яростной гримасой. – Они не посмеют! Но теперь я отчетливо слышу их Шум… Нас окружили – быстро и просто. Нас атакуют спэклы.
[Виола]
Госпожа Койл говорит: – Я так и не извинилась перед тобой за ту бомбу… В соборе. Я молчу. Слишком потрясена. – Я не пыталась тебя убить. И вовсе не думала, что твоя жизнь стоит меньше других. С трудом проглатываю слюну. – Уходите, – говорю я, дивясь самой себе. Наверное, лихорадка виновата… – Сейчас же! – Я надеялась, что твою сумку обыщет Президент. Он бы достал бомбу – и всем нашим проблемам пришел бы конец. К тому же я рассудила так: это произойдет лишь в том случае, если тебя схватят. А если тебя схватят, то все равно убьют. – Это решение было принимать не вам. – Мне, дитя, кому же еще? – Вы могли попросить, и я наверняка… – Ты бы не стала подвергать риску жизнь своего друга. – Она ждет, что я возражу. Я не возражаю. – Вожакам иногда приходится принимать чудовищные решения. И я его приняла: если уж ты решила пожертвовать жизнью ради спасения Тодда, я сделаю все – как бы ни малы были шансы. – чтобы ты погибла не зря. Я чувствую, как все мое лицо заливает краска, и пытаюсь стряхнуть с себя жар и гнев. – Это был лишь один из вариантов! Столько всего могло случиться… и нас с Ли разорвало бы на куски! – Тогда ты стала бы мученицей, – отвечает госпожа Койл. – Память о тебе повела бы нас в бой. Ты не представляешь, на какие чудеса способно имя мученика. – Слова террористки… – Неважно. Виола. Я пришла сказать, что ты права. – Надоели мне ваши… – Дай закончить, – перебивает меня госпожа Койл. – Я напрасно подложила бомбу в твой рюкзак. Какими бы вескими соображениями я ни руководствовалась, чтобы избавиться от мэра, это все равно не дает мне права рисковать чьей угодно жизнью, кроме своей собственной. – Вот именно… – И за это я прошу прощения. Наступает тягостная тишина – она длится несколько секунд, а потом госпожа Койл разворачивается к двери. – Чего вы добиваетесь? – останавливаю ее я. – Вы в самом деле хотите мира – или вам главное уничтожить мэра? Она выгибает одну бровь: – Разве одно без другого возможно? – А не боитесь погнаться за двумя зайцами и ни одного не поймать? – Я хочу мира. Виола, но такого, за который стоило бы бороться. Какой смысл возвращаться к тому, что было до войны? Ради чего мы умирали? – Сюда летит караван кораблей с пятью тысячами переселенцев на борту. Как прежде уже не будет, точно вам говорю. – Знаю, дитя… – Вы представляете, в каком выгодном свете окажетесь, если поможете заключить мир с туземцами? Кто здесь настоящий герой, кто помог установить мир в Новом свете? На секунду она погружается в раздумья, а потом проводит рукой по дверному косяку – словно чтобы не смотреть на меня. – Я уже говорила, что приятно удивлена твоими способностями. Помнишь? Я сглатываю слюну, потому что воспоминания об этом неразрывно связаны с Мэдди: – Да. – Так вот, я по-прежнему удивляюсь. И даже сильнее, чем раньше. – Госпожа Койл так и не смотрит на меня. – Знаешь, ведь мое детство прошло не здесь. Я прилетела сюда уже взрослой и сразу начала помогать остальным строить рыбацкую деревню на берегу океана. – Она поджимает губы. – Но ничего не вышло. Дары моря чаще ели нас, чем мы их. – А вы попробуйте еще раз, – говорю я. – С новыми переселенцами. Вы говорили, что океан не так уж далеко, ехать всего два дня… – Один день. А на быстром коне и за пару часов можно добраться. Про два дня я сказала нарочно, чтобы ты не стала меня там искать. Я мрачнею: – Опять вранье. – Но и тут я ошиблась, дитя. Ты бы нашла меня хоть на краю света. Вот видишь, какого я о тебе высокого мнения. Ты пережила множество невзгод, но умудрилась сохранить позицию, в которой можешь влиять на дальнейшие события, и теперь в одиночку пытаешься восстановить мир на планете. – Так помогите мне, – говорю я. Госпожа Койл стучит по дверному косяку тыльной стороной ладони, словно глубоко о чем-то задумалась. – Я все гадаю, дитя. – наконец произносит она, – готова ты или нет? – К чему? Но она молча разворачивается и выходит. – К чему готова? – кричу я ей вслед, а потом сажусь в постели, ставлю ноги на пол, встаю… И тотчас падаю на соседнюю койку – голова кружится неимоверно. Сделав несколько глубоких вдохов, чтобы остановить мир… Я снова поднимаюсь и выхожу за госпожой Койл.
[Тодд]
Солдаты вскидывают винтовки и начинают осматриваться по сторонам, но PЕВ спэклов, кажется, летит со всех сторон и быстро приближается. Мэр держит винтовку наготове. Я тоже поднимаю свою, одной рукой опираясь на Ангаррад, но пока ничего не вижу… И вдруг солдат, стоящий чуть дальше по дороге, падает на землю, крича во все горло и хватаясь за грудь… – Там! – кричит мэр… И вдруг на нас набрасывается целый взвод спэклов – их дюжины, они несутся из леса вдоль дороги, стреляя в солдат из белых палок. Солдаты падают, пытаясь отстреливаться… И мэр уже несется мимо меня, стреляя из винтовки и увертываясь от летящих в него стрел… Куда ни глянь, всюду падают на землю убитые спэклы… Но как только падает один, тут же из-за него выскакивает другой… ЗА МНОЙ! – раздается в Шуме… Мэр отдает этот приказ всем вокруг… НАЗАД! ЗА МНОЙ! Но он кричит это не вслух, я даже гула не слышу, просто в голове сами собой появляются слова… И тут… Не может быть! … Все оставшиеся в живых солдаты – их теперь около двенадцати, – все они одновременно бросаются… НАЗАД! КО МНЕ! Точно стадо овец за лающей собакой… ВСЕ! ЗА МНОЙ! Они стреляют на бегу и двигаются за мэром – в едином ритме, как один, все эти совершенно разные люди внезапно превратились в одного человека. Сами того не замечая, они перешагивают через трупы… ЗА МНОЙ! ЗА МНОЙ! Даже я чувствую, как хватаюсь за поводья Ангарад… И бегу за ними. Жеребенок?! Я проклинаю себя и отворачиваю ее морду от сражения… Но солдаты продолжают бежать, даже когда падал один, а потом и второй – они бегут двумя короткими шеренгами, одновременно стреляя из винтовок по спэклам… Спэклы падают под огнем… Солдаты бегут… Тут ко мне подлетает мистер О’Хара на своей лошади, он тоже палит из винтовки одновременно со всеми, а рядом из леса выскакивают спэкл с белой палкой, он целится в О’Хару… ЛОЖИСЬ! – думаю я… Думаю, но вслух не говорю… И эта мысль – быстрая, как пуля, – проносите" от меня к нему… Он тут же пригибается в седле, и заряд кислоты пролетает над его головой… Я Мистер О’Хара стреляет в спэкла и поворачивается ко мне… Но не с благодарностью – в его глазах пылает ярость… Внезапно наступает абсолютная тишина. Спэклов больше нет. Они даже не убегают – их просто не стало, мы отразили атаку, всюду валяются трупы спэклов и людей… Сражение шло не больше минуты… А перед нами стоят две идеально ровные шеренги уцелевших солдат: винтовки одинаково подняты, все взгляды устремлены туда, откуда появились спэклы… Все ждут новых приказов мэра… Я смотрю на его лицо: оно так горит свирепой яростью и решимостью, что смотреть больно. И я знаю, что это значит. Его власть над людьми крепнет. Он управляет ими все быстрее, легче и четче. (но я тоже, я тоже) – В самом деле, Тодд, – произносит он вслух. – Ты прав. Тут до меня доходит: хоть моего Шума до сих пор никто не слышит, мэр-то все прекрасно понял… – Возвращаемся в город. – Впервые за черт знает сколько времени он улыбается. – Пора попробовать коечто новенькое.
[Виола]
– Спасибо огромное. Уилф! Ты герой! – слышу я голос Брэдли, когда выхожу из корабля-разведчика на улицу и озираюсь по сторонам в поисках госпожи Койл. Уилф останавливает рядом с кораблем телегу с двумя гигантскими бочками свежей воды: можно раздавать. – Не за что, – отвечает Уилф. – Я просто делаю свое дело. – Хоть кто-то его делает, – раздается за моей спиной. Это Ли – он почему-то вернулся с охоты раньше обычного. – Ты не видел, куда пошла госпожа Койл? – спрашиваю я его. – И тебе здравствуй, – смеется он, показывая мне двух лесных кур. – Вот эта, пожирнее, нам с тобой. А Симона и Гуманист обойдутся худосочной. – Не называй его так, – хмурюсь я. Ли переводит взгляд на Брэдли, который шагает обратно к кораблю. Наблюдатели, что сидят полукругом возле трапа – сегодня их стало еще больше, – тихо переговариваются о чем-то друг с другом, и в Шуме некоторых, включая Ивана, слышится слово «Гуманист». – Он же пытается нас спасти, – говорю я им. – Он хочет, чтобы люди, которые скоро сюда прилетят, жили в мире. Со спэклами. – Ага, – отзывается Иван. – И так он занят этим делом, что даже не замечает: их мощное оружие куда быстрей восстановит мир на планете, чем вся хваленая гуманитарная помощь! – Хваленая гуманитарная помощь обеспечит тебе долгую жизнь, Иван, – говорю я. – И на твоем месте я бы занималась своим делом, а не лезла в чужие. – Наше дело – выживать, – громко отвечает Иван. Сидящая рядом женщина поддакивает, самодовольно улыбаясь, и хотя она страдает от того же недуга, что и я, – видно по ее пепельно-серому лицу и железному обручу на руке, – мне все равно хочется хлестать и хлестать и хлестать ее по щекам, чтобы она никогда больше не смела так на меня смотреть. Но Ли уже берет меня за руку и ведет прочь, вокруг корабля – там, рядом с двигателями, никто не стал бы разбивать палатку, хотя сейчас они холодны и не работают. – Глупые, мелкие душонки… – бормочу я. – Ты извини. Виола, – говорит Ли, – но я с ними в чем-то согласен. – Ли… – Президент Прентисс убил мою мать и сестру, – продолжает он. – Я готов на все. чтобы остановить его и спэклов. – Тогда ты ничем не лучше госпожи Койл. А она ведь пыталась тебя убить! – Я только говорю, что мы могли бы показать свою силу, раз у нас есть оружие… – И развязать многолетнюю кровопролитную войну! Он тоже ухмыляется – ох, как мне осточертели эти ухмылки! – Говоришь прямо как Брэдли. Он тут единственный такие речи толкает. – Ну да, а тысячная толпа голодных и напуганных людей способна предложить рациональное… Тут я умолкаю: меня останавливает пристальный взгляд Ли. На меня, на мой нос. Я это знаю, потому что вижу в его Шуме рассвирепевшую себя с наморщенным носом – видимо, я всегда так делаю, когда злюсь, – и его чувства к этой морщинке на носу… Потом на секунду в его Шуме вспыхивает другая картинка: мы крепко обнимаемся, причем на нас обоих нет одежды, и я вижу светлые волосы на его груди, которые никогда в жизни не видела – мягкие, пушистые, спускающиеся к самому пупку и ниже… – Черт, – выдыхает он и отшатывается. – Ли… Но он уже отвернулся и быстро шагает прочь, Шум залит желтым стыдом. – Мне надо на охоту! – на ходу выпаливает он. И припускает еще быстрей. А я снова отправляюсь на поиски госпожи Койл – и горю так, словно покраснела с головы до пят.
[Тодд]
Жеребенок? – всю дорогу канючит Ангаррад и бежит даже быстрее, чем я прошу. Жеребенок? – Мы почти дома, милая, – говорю я. В лагерь мы въезжаем вместе с мэром: того прямо распирает от гордости за свой дар внушения. Он соскальзывает с лошади и отдает поводья Джеймсу. Я тоже подъезжаю к нему и спрыгиваю на землю. – Принеси ей овса, – быстро говорю я. – И воды немного. – Я ее севодня уже кормил, – отвечает Джеймс. Я тем временем веду Ангаррад к своей палатке. – А воду теперь строго экономят, такшто… – Нет. – Я торопливо расстегиваю пряжки седла. – Ты не понял. Ей надо попить. Мы только что… – Опять она тобой командует? – спрашивает Джеймс. Я резко оборачиваюсь, вытаращив глаза. Он радушно улыбается, понятия не имея, какой ужас мы только что пережили, и думает, бутто я потакаю своей лошади и не умею за ней ухаживать, но ведь ей нужна моя забота… – Она красавица, – говорит Джеймс, распутывая колтун на гриве. – Но хозяин здесь ты. Он вспоминает свою ферму и лошадей, которых они с отцом держали, – трех буланых кобыл с белыми носами. Потом их забрала армия, и больше он их не видел: наверно, погибли в бою… От этой его мысли Шум Ангаррад тотчас вскидывается: Жеребенок? – с тревогой спрашивает она. Я злюсь пуще прежнего… – Нет, – говорю я Джеймсу. – Принеси ей воды, сейчас же. Даже не успев понять, что делаю, я начинаю пристально смотреть ему в глаза, давить на его Шум своим, хватая его… Хватая его душу… Я – круг, круг – это я… – Ты чего, Тодд? – спрашивает он, размахивая рукой перед своим лицом, точно отпугивая муху. – Воды, – говорю я. – Живо. Едва ощутимый гул змеится в воздухе… А я покрываюсь испариной, хотя на улице холодно… И Джеймс тоже… Он потеет и теряется… Хмурит лоб… – Тодд? Голос у него такой грустный – бутто я предал его, бутто залез ему в душу и напачкал там, – такшто я почти перестаю, почти теряю хватку, почти отпускаю его… Но только почти. – Сейчас напою ее вдоволь, – ошалело выдавливает Джеймс. – Сбегаю за водой и напою. И он убегает прочь, к цистерне. Секунду я пытаюсь отдышаться. У меня получилось! Снова! Ох, как это было приятно… Я чувствовал себя таким… всемогущим… – Господи помоги, – шепчу я. И меня пробивает такая дрожь, что приходится сесть.
[Виола]
Госпожу Койл я нахожу в окружении женщин, рядом с палатками лазарета. Она стоит ко мне спиной. – Эй! – кричу я. решительно топая к ним. После того, что случилось с Ли, голос у меня чересчур громкий, но сама я едва держусь на ногах и боюсь, что вот-вот упаду ничком в грязь. Госпожа Койл оборачивается. Рядом с ней стоят три женщины. Госпожа Надари и госпожа Брэтит – после прибытия «Ответа» на холм они не удостоили меня ни словом, – но на них я даже не смотрю. Я смотрю на Симону. – Тебе нельзя вставать с постели, – говорит госпожа Койл. Я перевожу на нее злобный взгляд: – Кто так делает?! Сначала спросили, готова ли я, а потом развернулись и ушли! Госпожа Койл обводит взглядом остальных, включая Симону – та кивает. – Что ж, дитя, раз ты действительно хочешь знать… Я все еще тяжело дышу и по ее тону понимаю, что новость мне совсем не понравится. Она тянется ко мне, словно просит разрешения взять меня за руку, – я отшатываюсь, но покорно иду за ней к палаткам лазарета. Остальные целительницы шагают следом, как личная охрана. – У нас есть теория, – говорит госпожа Койл. – У нас? – С каждым днем она приобретает все больше веса и смысла. Боюсь, она подтверждается. – Вы не могли бы перейти к делу? – раздраженно спрашиваю я. – День был тяжелый, я плохо себя чувствую. Кивок. – Как скажешь, дитя. – Она останавливается и поворачивается ко мне лицом. – Мы начинаем приходить к выводу, что от этой инфекции нет лекарства. Я машинально кладу руку на обруч: – Что? – Железные ленты в ходу уже несколько десятилетий. Мы всегда клеймили ими скот, еще до перелета сюда. И разумеется, были случаи, когда по чьей-то жестокости или глупости ими клеймили людей. Но нам не удалось найти ни единого случая – даже в обширной базе данных на вашем корабле, – чтобы у кого-то после клеймления развилась такая инфекция. – Но как же… Я умолкаю. До меня доходит. – Думаете, мэр обработал ленты чем-то еще? – Для него это был бы прекрасный способ причинить вред сразу всем женщинам Нового света – никто бы даже не сообразил, в чем дело. – Но мы бы услышали. В Шум мужчин должны были просочиться слухи… – Подумай как следует, дитя, – говорит госпожа Койл. – Вспомни его прошлые злодеяния. Вспомни убитых женщин Прентисстауна. – Он клянется, что они покончили с собой, – выдавливаю я, сама понимая, как жалко это звучит. – Мы обнаружили на лентах вещества, которые неизвестны даже мне, Виола, – говорит Симона. – Это серьезная угроза. С серьезными последствиями. При слове «последствия» у меня начинает сосать под ложечкой. – С каких это пор ты веришь каждому слову целительниц? – С тех пор, как узнала, что мэр подверг страшному риску тебя и всех остальных женщин. – отвечает Симона. – Будь осторожна, – предостерегаю ее я. – Она умеет склонять людей на свою сторону. – Я кошусь на госпожу Койл. – Умеет собрать их в кружок, чтобы они сидели под трапом и поливали остальных грязью. – Дитя, я не… – начинает госпожа Койл. – Чего вы от меня хотите?! Что я должна сделать? Она сердито вздыхает: – Мы хотим спросить Тодда, не слышал ли он что-нибудь о лентах… Может, он слышал, но молчит? Я уже трясу головой: – Мне бы он рассказал. Как только увидел эту штуку на моей руке. – Тогда пусть поможет нам разузнать, – напряженно произносит госпожа Койл. Я не сразу соображаю, куда она клонит. – А… теперь понимаю! – Что? – Вам нужен шпион. – Чем больше я злюсь, тем решительней звучит мой голос. – Опять вы за свое! Старая добрая госпожа Койл не упустит не единой возможности, чтобы прибрать к рукам всю власть. – Нет, дитя. Мы обнаружили вещества… – Вы что-то задумали, – перебиваю ее я. – Все это время вы игнорировали мои вопросы о первом мирном договоре, а теперь хотите использовать Тодда, как однажды уже… – Это смертельно, дитя, – говорит госпожа Койл. – Инфекция смертельна.
[Тодд]
– Со временем стыд проходит, – говорит мэр. Опять он неизвестно откуда взялся за моей спиной, пока я смотрел вслед Джеймсу: тот ушел за водой для Ангаррад. – Это твоих рук дело, – выдавливаю я, все еще дрожа. – Ты засунул эту дрянь мне в голову и заставил меня… – Ничего подобного. Я только показал тебе путь. А ступить на него ты решил сам. Я молчу. Потомушто он прав. (но этот гул, который я все время слышу…) (и делаю вид, бутто его нет…) – Я тобой не управляю, Тодд, – говорит мэр. – Мы ведь заключили соглашение – и я выполняю его условия. А случилось вот что: ты просто нашел в себе ту силу, о которой я без конца твердил. Главное – желание. Ты захотел, чтобы это случилось. И это случилось. Вот и весь секрет. – Неправда! – возражаю я. – Все хотят, но никто больше не разгуливает по городу, управляя каждым встречным! – Только потому, что большинством управляю я. – Он оглядывается на площадь, забитую палатками и тесными кучками людей. – Люди говорят, что хотят свободы, но самом деле им нужна свобода от тревог. Если я избавлю их от проблем, они станут охотно выполнять мои приказы. – Кто-то – может быть, – говорю я. – Но не все. – Конечно. Ты не станешь. Парадокс состоит в том, что именно поэтому ты будешь лучше управлять другими. Люди в мире делятся на две категории, Тодд. Они, – он показывает на армию, – и мы. – Вот только не надо причислять меня к «вам». Мэр ухмыляется: – Уверен? Посуди сам, спэклов объединяет их голос. Он делает их единым целым. Почему же с людьми должно быть иначе? Нас с тобой, Тодд, объединяет умение пользоваться этим голосом. – Я не стану таким, как ты. Никогда, понял? – Нет. – Его глаза вспыхивают. – Ты будешь лучше. И вдруг на другом конце площади вспыхивает свет… Таких ярких лампочек у нас быть не может… Вспышка возникает на самом краю площади – максимально близко к армии… – Цистерна с водой! – уже на бегу кричит мэр.
[Виола]
– Смертельна? – переспрашиваю я. – Пока умерли четыре женщины, – кивает госпожа Койл. – Еще семь не протянут до конца недели. Мы скрываем это, чтобы не вызвать в лагере панику. – Но это только десять женщин из тысячи! – восклицаю я. – Возможно, они болели еще чем-нибудь… – Ты готова поверить в это ценой собственной жизни? Ценой жизни всех заклейменных женщин? Даже ампутация руки их не спасла, Виола! По-твоему, это обычная инфекция? – Если вы спрашиваете, действительно ли я верю, что вы готовы на любую ложь ради достижения своих целей, то ответ вам прекрасно известен. Госпожа Койл медленно втягивает воздух, словно пытается успокоиться. – Я – лучшая целительница Нового света, дитя, – н-конец выговаривает она. – Но даже мне не удалось вылечить тех женщин. – Она переводит взгляд на мой обруч. – Быть может, и всех остальных я вылечить не смогу. Я осторожно обхватываю ладонью больную руку и чувствую пульсацию боли. – Виола, – тихо произносит Симона, – те женщины в самом деле очень больны. Нет, думаю я. Нет, это же… – Ты не понимаешь! – Я качаю головой. – Она всегда так делает. Из маленькой правды раздувает огромную ложь, чтобы вынудить всех плясать под ее дудку! – Виола… – пытается вставить госпожа Койл. – Нет! – еще громче говорю я, соображая дальше. – Сейчас я не могу рисковать. Если это и ложь, то очень хитрая, ведь в случае моей ошибки мы все умрем, так? Я поговорю с Тоддом. – Спасибо! – с жаром отвечает госпожа Койл. – Но я не стану просить его шпионить за мэром. И у меня есть одно условие, вы кое-что должны сделать. Пытливый взгляд госпожи Койл бегает по моему лицу: она пытается понять, всерьез я это говорю или нет. – Что? – наконец спрашивает она. – Вы перестанете тянуть время и во всех подробностях расскажете мне о том, как удалось заключить мир со спэклами. А потом поможете повторить этот процесс. Никаких «в другой раз» или «когда придет время». Начинаем завтра. Я вижу, как госпожа Койл лихорадочно соображает: нельзя ли и тут сыграть себе на руку? – Вот что… – Никаких сделок. Вы выполните все мои условия или ничего не получите. На сей раз она почти не медлит: – Договорились. Внезапно с корабля раздается громкий крик. Брэдли уже сбегает вниз по трапу, его Шум оглушительно ревет. – В городе что-то стряслось!
[Тодд]
Мы бросаемся к цистерне с водой: солдаты расступаются, освобождая нам путь. Даже те, что стояли спиной… И я слышу, как мэр копошится у них в головах, приказывая уйти с дороги… Наконец мы подбегаем к месту… Цистерна уже кренится… Одну опору полностью вышибло – может, даже огненным бумерангом, выпущенным из лука с близкого расстояния. Потомушто деревянную емкость уже обхватили липкие белые языки пламени, сами похожие на воду… И всюду – спэклы… Со всех сторон гремят выстрелы: падают наши, падают враги, но это не самое страшное… – ПОЖАР! – вопит мэр, впечатывая это слово в головы всех вокруг. – ТУШИТЕ ПОЖАР! И солдаты уже срываются с мест… Но тут начинается самое плохое, начинается ужасное… Солдаты в первых рядах бросают винтовки и бегут за ведрами… Только что они стреляли в спэклов и стояли ближе всего к врагу… А теперь они просто отворачиваются и начинают искать ведра, словно им нет никакого дела до сражения… Но спэклам-то дело есть. И наши солдаты начинают умирать – десятками… Даже не глядя на своих убийц… СТОЯТЬ! слышу я в голове голос мэра. ПРОДОЛЖАТЬ БОЙ! Популярное:
|
Последнее изменение этой страницы: 2016-07-13; Просмотров: 588; Нарушение авторского права страницы