Небо хочет, чтобы Бездна себя показала.

Небо наотмашь бьет меня по лицу.

Я отшатываюсь, потрясенный, в голове звенит боль от пощечины.

Ты же сказал, что доверяешь Небу, разве нет? – показывает он, до боли крепко обхватывая меня гневом в своем голосе.

Ты меня ударил!

РАЗВЕ НЕТ?! Голос вышибает из моей головы все остальные мысли.

Я сверлю его взглядом, в груди тоже начинает подниматься гнев. Но я показываю: Да.

Тогда ты должен доверять мне и сейчас. Он оборачивается к Проводникам, что стоят полукругом внизу. Отзовите Землю с дальнего холма. Земля на севере и юге пусть ждет дальнейших распоряжений.

Проводники тотчас начинают передавать приказ Неба дальше, замершей в ожидании Земле.

Приказы, отданные на языке Бремени, то есть вполне мне понятные.

Это приказы к отступлению.

Не к атаке.

Небо на меня не смотрит, стоит ко мне спиной, но я, как всегда, гораздо лучше читаю его тайные мысли, чем остальная Земля, – лучше, чем Земле вообще полагается читать Небо.

Ты знал, что так будет, показываю я. Что они ударят с новой силой.

Я все еще не вижу глаз Неба, но перемена в его голосе подсказывает мне, что я прав.

Небо не лгал Возвращенцу. Если бы у Бездны не оказалось оружия, мы бы уже сейчас начали атаку.

Да, ноты знал, что оружие есть. Ты позволил мне верить…

Ты поверил в то, во что хотел. Никакие мои слова не отняли бы у тебя этой веры.

Мой голос все еще звенит болью от пощечины.

Прости, что ударил тебя.

И в его извиняющемся голосе на мгновение вспыхивает свет, который ни с чем не перепутаешь: бутто солнце выходит из-за туч.

В глубине души он хочет мира.

Ты хочешь заключить мир, – показываю я. – Ты ждешь предложений Бездны.

Его голос твердеет.

Разве я не показал тебе ровно обратное?

Но ты все же рассматриваешь такую возможность.

Любой мудрый вожак на моем месте тоже бы ее рассматривал. Этому научишься и ты. Со временем – обязательно.

Я удивленно моргаю.

Это еще зачем?

Небо молча смотрит в долину и на дальний холм, над которым до сих пор кружит воздушное судно.

Мы разбудили зверя, – показывает он. – Посмотрим, насколько он свиреп.

СОЮЗ ДИАЛОГ С ВРАГОМ

[Виола]

Пищит мой комм; я знаю, что это Тодд, но ответить не могу: я сижу в палате на корабле-разведчике и держу на коленях голову Ли. Ни о чем другом я думать пока не в состоянии.

– Держи его крепче, Виола, – говорит госпожа Койл, пытаясь устоять на ногах: корабль снова встряхивает.

– Еще один круг – и садимся, – объявляет Симона.

Снизу доносятся глухие взрывы: это разрываются кассетные бомбы – небольшие снаряды, соединенные в кассеты магнитным способом. В полете они распадаются на отдельные бомбы и таким образом накрывают весь лес под кораблем одеялом взрывов и огня.

Мы снова бомбим спэклов.

После того как Ли рассказал нам о готовящейся атаке, я помогла отнести его на корабль, где госпожа Койл и Лоусон сразу принялись обрабатывать его раны. Снаружи доносились крики людей: напуганные и возмущенные. Представляю. как этот кружок наблюдателей, возглавляемый Ива-ном. взбесился, узнав о прямом нападении врага на лагерь.

– Они же могут напасть ОТКУДА УГОДНО! – слышу я крик Ивана.

Потом госпожа Койл усыпила Ли, а госпожа Лоусон стала промывать его разъеденные кислотой глазницы. Вскоре после этого на борт поднялись Симона и Брэдли, они о чем-то спорили. Симона прошла прямиком в рубку, а Брэдли вошел в палату и объявил:

– Взлетаем.

– У нас тут операция в самом разгаре, – ответила госпожа Койл, не поднимая головы.

Брэдли открыл какой-то ящик и протянул ей маленький предмет.

– Гироскопический скальпель, – сказал он. – Не дрогнет в руке, даже если корабль перевернется вверх тормашками.

– Ну надо же! – воскликнула госпожа Лоусон.

– Что там творится? – спросила я.

Брэдли только нахмурился, однако в его Шуме кривились и гримасничали возмущенные лица людей. Кто- то презрительно обзывал его Гуманистом…

А кто-то даже плюнул в него.

– Брэдли…

– Держитесь крепче, – сказал он. И остался с нами, не пожелав помогать Симоне.

Целительницы без передышки работали над ранами Ли. Я и забыла, какое это удивительное зрелище – госпожа Койл за работой. Сосредоточенная и свирепая, она полностью погрузилась в процесс врачевания и словно бы вовсе не замечала, как завелись двигатели, корабль медленно поднялся в воздух и внизу загремели первые взрывы.

Госпожа Койл все работала и работала.

Теперь, когда Симона завершает последний круг над холмом, я чувствую жар в Шуме Брэдли – он с ужасом ждет, что откроется нашим взорам после приземления.

– Все настолько плохо? – спрашивает госпожа Койл, закрепляя последний шов.

– Ваши люди забыли даже о телах погибших, – говорит Брэдли. – Все твердили, что мы должны показать силу, и немедленно.

Госпожа Койл подходит к раковине в стене и начинает мыть руки:

– Теперь они будут довольны. Вы исполнили свой долг.

– Так это теперь наш долг? – вопрошает Брэдли. – Бомбить врага, которого мы в глаза не видели?

– Вы же вмешались в войну, – отвечает госпожа Койл. – Теперь нельзя просто взять и выйти из нее. На кону тысячи жизней.

– А вы только этого и добивались.

– Брэдли. – Мой комм снова пищит, но я пока не могу отпустить Ли. – На нас же напали!

– Но первыми напали мы, – говорит он. – Так и будет продолжаться до тех пор, пока мы все не умрем.

Я опускаю взгляд на лицо Ли: из-под повязок торчит кончик его носа, рот широко открыт и тяжело втягивает воздух, белые волосы в моих руках липкие от крови. Я чувствую его болезненный жар, тяжесть его тела.

Он уже никогда не будет прежним, никогда… От этой мысли в горле встает ком, а грудь спирает.

Вот что такое война. У меня на руках. Это и есть война.

В кармане снова пищит комм.

[Тодд]

– На нейтральной территории? – Мэр вскидывает брови. – И где же это, по-твоему?

– В бывшем лечебном доме госпожи Койл, – говорю я. – Так сказала Виола. Госпожа Койл и люди с корабля-разведчика готовы встретиться с вами на рассвете.

– Не совсем нейтральная территория, тебе не кажется? – замечает мэр. – Впрочем, очень умно.

Он на секунду задумывается, разглядывая доклады мистера Тейта и О’Хары о положении дел.

А положение это невеселое.

Площадь разгромлена. Половину палаток смыло водой из цистерны. К счастью, моя стояла довольно далеко, и до Ангаррад волна тоже не докатилась, но все остальное промокло насквозь. Одна стена продуктового склада рухнула, и мэр отправил туда людей: разобрать уцелевшую провизию и понять, как скоро нам придет конец.

– Как они ловко с нами обошлись, – говорит мэр, хмуро разглядывая бумаги. – Одним ударом лишили нас девяноста пяти процентов воды. Даже если выдавать по минимуму, оставшихся запасов хватит максимум на четыре дня. А до прибытия кораблей – шесть недель.

– Что с едой?

– Здесь нам повезло больше. – Он протягивает мне доклад. – Вот, посмотри сам.

Я впираюсь в бумаги. Каракули мистера Тейта и мистера О’Хары, кружки и черточки, похожи на жирных черных крыс, которых мы ловили в сарае на ферме: стоило приподнять половицу, как они молнией улепетывали прочь – глазом моргнуть не успеешь. Я смотрю на страницы и не могу понять, как люди вапще разбирают эту писанину: столько разных букв в разных местах, но все они каким-то чудом складываются в единое целое…

– Прости, Тодд. – Мэр убирает бумаги. – Я забыл.

Я отворачиваюсь к Ангаррад. Ну-ну, так я ему и поверил! Он никогда ничего не забывает.

– Знаешь, – почти ласково произносит он, – я мог бы научить тебя читать.

От этих слов у меня внутри все начинает гореть еще жарче: я так пристыжен и раздосадован, что хочется оторвать кому-нибудь башку…

– Это проще, чем ты думаешь, – говорит он. – Я уже давно разрабатывал способ использовать Шум для обучения…

– Хочешь отблагодарить меня за спасение жизни? – язвительно спрашиваю я. – Не любишь быть в долгу?

– Ну, в этом смысле мы квиты, Тодд. К тому же стыдиться мне нечего…

– Заткнись уже, ладно?

Мэр смотрит на меня долгим взглядом.

– Хорошо. Я не хотел тебя обидеть. Скажи Виоле, что я согласен на все их требования. – Он встает. – Более того, на встречу мы с тобой поедем вместе.

[Виола]

– Подозрительно как-то, – говорю я в комм.

– Знаю, – отвечает Тодд. – Я думал, он начнет спорить, а он как миленький на все согласился.

– Госпожа Койл с самого начала говорила, что он к ней придет. Похоже, она была права.

– Почему, интересно, я этому не рад?

Я прыскаю со смеху и тут же закашливаюсь.

– Как здоровье? – озабоченно спрашивает Тодд.

– Хорошо, хорошо! – выпаливаю я. – Я больше переживаю за Ли.

– А он как?

– Состояние стабильное, но все еще неважное. Госпожа Лоусон все время дает ему снотворные и будит, только чтобы покормить.

– Ух… Передавай ему привет. – Тодд косится куда-то в сторону. – Да сказал же, одну минуту! – Он переводит взгляд обратно на меня. – Ладно, пойду. Мэр хочет обсудить завтрашнюю встречу.

– Уверена, госпожа Койл тоже. До завтра!

Он робко улыбается:

– Наконец-то я тебя увижу. В смысле, лично. Сто лет не виделись.

Я прощаюсь и жму кнопку отбоя.

На соседней койке крепко спит Ли. Госпожа Лоусон сидит в углу и каждые пять минут проверяет его жизненные показатели на мониторах. Про меня она тоже не забывает и пробует на мне особый способ лечения, практикуемый госпожой Койл: лекарства вводятся строго по времени. Инфекция, похоже, понемногу перебирается из руки в легкие.

Инфекция смертельна, сказала госпожа Койл.

Смертельна.

Не знаю, можно ли ей верить. Вдруг она снова делает из мухи слона, чтобы добиться моей поддержки?

Поэтому я и не рассказала Тодду о болезни. Если он станет волноваться за мою жизнь – а он наверняка станет, – я и сама начну думать, что госпожа Койл права…

Тут она входит в палату:

– Как самочувствие?

– Лучше, – вру я.

Она кивает и подходит к Ли:

– От мэра что-нибудь слышно?

– Он согласился на все наши условия, – отвечаю я и снова закашливаюсь. – Он явится без охраны. Только Тодда с собой возьмет.

Госпожа Койл сухо смеется:

– Вот надменный индюк! Кичится своей неприкосновенностью!

– Я сказала, что мы поступим так же. На встречу придете только вы, Симона. Брэдли и я. Запрем корабль и поедем все вместе.

– Отличный план, дитя, – говорит госпожа Койл, глядя на мониторы. – За нами, разумеется, поедет вооруженная охрана, но они высовываться не будут.

Я хмурюсь:

– То есть мы даже вида не сделаем, что хотим добра?

– Когда ты наконец запомнишь? Добрые намерения ничего не значат, если не подкрепить их более вескими аргументами.

– Это верный способ развязать бесконечную войну.

– Может быть. Но это и единственный способ заключить мир.

– Не верю, – говорю я.

– Вот и хорошо, не верь. Как знать, вдруг однажды именно твой подход поможет нам выиграть. – Она собирается уходить. – До завтра, дитя.

По ее голосу слышно, с каким нетерпением она ждет наступления завтрашнего дня.

Дня, когда к ней придет мэр.

[Тодд]

Мы с мэром скачем по дороге к лечебному дому, оставляя в морозной предрассветной темноте за спиной знакомые дома и постройки, которые я раньше видел каждый день – когда мы с Дейви ездили на работу в бывший монастырь.

Я первый раз скачу по этой дороге без него.

Жеребенок, думает Ангаррад. В ее Шуме появляется Желудь: конь, которого Дейви все время пытался называть Ураганом и на котором теперь ездит Виола – возможно, до сих пор.

Но Дейви уже никогда не сядет в седло. Дейви больше нет.

– Ты думаешь о моем сыне, – замечает мэр.

– Не смей о нем говорить, – почти машинально огрызаюсь я. А потом спрашиваю: – Почему ты до сих пор читаешь мои мысли? Остальные ведь не могут.

– Я не похож на остальных, Тодд.

Тоже мне умник, думаю я, просто чтобы проверить, слышит он или нет.

– Впрочем, ты прав, – говорит мэр, подстегивая Радость Джульетты. – Ты оказался исключительно способным учеником. Всех моих капитанов обогнал. Как знать, чему ты научишься в итоге?

И он одаривает меня почти гордой улыбкой.

Сонце в конце дороги, по которой мы едем, еще не встало, только едва порозовело небо. Мэр настоял на том, чтобы мы прибыли на место первыми и дожидались появления второй стороны.

Я, он и отряд солдат.

Мы подъезжаем к двум сараям на главной улице, которыми отмечен поворот к лечебному дому и пересохшей реке. Небо еще почти целиком темное, и в предрассветном полумраке нам открывается неожиданное зрелище. Во-первых, от лечебного дома остался один обугленный каркас (я-то думал, переговоры будут проходить внутри). Крыши нет, а по лужайке разбросаны черные головешки и мусор. Сперва я решаю, что дом сожгли спэклы, но потом вспоминаю, как «Ответ» на пути в город взрывал все подряд, даже собственные постройки. Видно, с тем умыслом, чтобы мэр не устроил в них тюрьмы или еще какие заведения, где лечиться никому не захочется.

Еще одна неожиданность – это то, что все остальные уже приехали и поджидают нас на дорожке, ведущей к дому. Виола сидит верхом на Желуде, а рядом стоит телега, в которой расположились темнокожий мужчина и крепко сбитая женщина – явно госпожа Койл. Похоже, не только мэр захотел прибыть на место первым.

Он весь ощетинивается, но тут же мастерски берет себя в руки.

– Доброе утро! – говорит он. – Виола, с тобой мы знакомы, и с легендарной госпожой Койл, разумеется, тоже. А вот господина я вижу впервые.

– Учтите, в лесу прячутся вооруженные женщины, – вместо приветствия говорит Виола.

– Молчи! – одергивает ее госпожа Койл.

– На дороге остались пятьдесят солдат, – говорю я. – Якобы для защиты от спэклов.

Виола кивает на госпожу Койл:

– Она только что велела вам солгать.

– Что было бы весьма затруднительно, – замечает мэр, – поскольку я отчетливо вижу женщин «Ответа» в Шуме этого господина. С которым, повторяю, меня еще не познакомили.

– Брэдли Тенч, – приставляется чернокожий.

– Президент Дэвид Прентисс, – кивает мэр. – К вашим услугам.

– А ты, стало быть, Тодд, – говорит госпожа Койл.

– А вы, стало быть, та женщина, что хотела убить нас с Виолой, – говорю я, выдерживая ее взгляд.

Она только улыбается:

– Думаю, я здесь не единственная заслуживаю подобных обвинений.

Госпожа Койл ниже ростом, чем я ожидал. Или это я вырос? После рассказов Виолы о том, как она создавала и вела за собой армии, устраивала диверсии и взрывала дома, чтобы стать следующим правителем города, я ожидал увидеть великаншу. Ну да, она крепкая и мощная – как и многие жители Нового света, – иначе на нашей планете просто не выживешь. А вот глаза… это глаза, не терпящие возражений, глаза человека, который никогда не сомневается в своих поступках, даже если стоило бы. Наверно, это глаза великана.

Я подвожу Ангаррад поближе к Виоле – чтобы как следует с ней поздороваться. Внутри меня, как и раньше, поднимается волна тепла, но еще я с тревогой замечаю, что вид у нее очень бледный, нездоровый и…

Виола озадаченно смотрит на меня, склонив голову набок.

До меня доходит, что она пытается меня прочесть.

И не может.

[Виола]

Я смотрю на Тодда. Смотрю и смотрю и…

Ничего не слышу.

Совсем.

Я-то думала, что так его потрясла война, что от увиденных ужасов ему размыло Шум. Но нет, это другое. Это почти полная тишина.

Как у мэра.

– Виола? – шепчет он.

– Разве вас не четверо должно быть? – спрашивает мэр.

– Симона решила остаться на корабле, – отвечает Брэдли. И хотя смотрю я только на Тодда, Шум Брэдли мне прекрасно слышен: он думает об Иване и всех остальных, которые открыто угрожали нам расправой, если мы все уйдем и бросим их на холме. В итоге Симона согласилась остаться. Конечно, остаться должен был Брэдли – о чем без конца вопит его Шум, – но народ не пожелал, чтобы их защищал Гуманист.

– Как ни жаль признавать, – отмечает мэр, – горожанам явно не хватает сильной руки.

– Это вы так думаете, – говорит Брэдли.

– Что ж. главное, мы встретились! – провозглашает мэр. – Сегодняшнее собрание должно изменить судьбу мира.

– А раз встретились, давайте начинать, – кивнув, предлагает госпожа Койл.

И произносит слова, которые даже меня заставляют оторвать взгляд от Тодда.

– Ты преступник и убийца, – с каменным спокойствием заявляет она мэру. – Ты устроил геноцид спэклов и втравил нас в эту войну. Ты поработил и навечно заклеймил всех женщин, до которых сумел добраться. Ты не смог отразить вражеские атаки, стоившие тебе половины армии. Очень скоро твои солдаты поднимут бунт и уйдут под защиту огневой мощи корабля-разведчика. чтобы дожить хотя бы до прибытия новых переселенцев.

Говоря все это, она улыбается, несмотря на наши с Брэдли и Тоддом ошарашенные взгляды…

Но потом я перевожу взгляд на мэра и вижу на его лице такую же улыбку.

– Так почему же, объясни, – подытоживает госпожа Койл, – мы не можем просто устроиться поудобней и любоваться твоим падением?

[Тодд]

– Ты, – выдержав долгую паузу, отвечает мэр госпоже Койл, – преступница и террористка. Не пожелав вместе со мной строить рай для новых переселенцев, ты пыталась взорвать и уничтожить Нью-Прентисстаун, лишь бы он не превратился в нечто противное твоим убеждениям. Ты убивала моих солдат и мирных жителей, я уже не говорю о покушении на жизнь юной Виолы, – ты шла на все, чтобы свергнуть меня и стать единоличным правителем какого-нибудь Койлевилля. – Он кивает Брэдли. – А экипаж корабля-разведчика нехотя поддерживает тебя лишь потому, что ты манипулировала Виолой и вынудила ее нанести ракетный удар. Но много ли боеприпасов на корабле? Хватит, чтобы уничтожить сто тысяч или даже миллион спэклов, которые будут волнами душить город, пока мы все не умрем? Ты, целительница, не меньше меня виновата в том, что сейчас происходит.

Они с госпожой Койл продолжают улыбаться друг другу.

Брэдли громко вздыхает:

– Ну, повеселились и хватит! Может, перейдем к делу? Мы тут зачем вапще собрались?

– И зачем же? – спрашивает его мэр таким тоном, словно разговаривает с ребенком.

– Ну, например, чтобы попытаться избежать полного взаимного уничтожения. Сделать так, чтобы на этой планете хватило места всем, включая вас с госпожой Койл. Караван прибудет через сорок дней. Может, к их прибытию стоило бы заключить мир с туземцами? У каждого из нас есть свои преимущества. Госпожа Койл собрала вокруг себя неплохую армию преданных ей людей – пусть она меньше и хуже вооружена, чем ваша. Занятая нами позиция более выгодна с точки зрения обороны, но там мало места, и нам все сложнее помогать людям, которые с каждым днем становятся пу-гливей и норовистей. Тем временем вы сносите атаки, которые не в состоянии отразить…

– Да, – перебивает его мэр, – объединение наших сил было бы разумным и мудрым стратегическим ходом, кто бы сомневался…

– Я не о том, – перебивает его Брэдли. Он говорит все напористей, и Шум у него до ужаса громкий, сырой и неуклюжий – первый раз такой вижу, – но он насквозь пропитан чувством собственной правоты, абсолютной уверенности в том, что он поступает правильно, – и несогласных, если придется, он готов переубедить силой.

Брэдли мне очень нравится.

– Я веду речь не о стратегических альянсах, – продолжает он. – Я говорю, что оружие и бомбы – в моем распоряжении, а я без всяких колебаний улечу отсюда и брошу вашу грызню, если вы не признаете мою правоту и не начнете искать способы положить конец этой войне, а не одержать в ней победу.

На долю секунды мэр перестает улыбаться.

– Ведь это несложно, – вступает Виола, кашляя. – У нас есть вода, у вас – продукты. Начнем меняться тем и другим, покажем спэклам, что мы – сплоченная и сильная армия, что мы никуда не уйдем и что мы хотим мира.

Я почти не слушаю Виолу и только в ужасе смотрю, как ее бьет озноб.

– Согласна, – говорит госпожа Койл, вроде бы довольная ходом переговоров. – И первым делом предлагаю обсудить вот что. Пусть Президент будет так любезен и расскажет нам, как обезвредить железные ленты, которые сейчас убивают – о чем ему, несомненно, было известно с самого начала – всех наших женщин.

[Виола]

¾ ЧТО?! – вскрикивает Тодд.

– Понятия не имею, что она несет, – выпаливает мэр, но лицо Тодда кривится от ярости.

– Это только теория, – вставляю я. – Ничего еще не доказано!

– И ты прекрасно себя чувствуешь, дорогая? – спрашивает госпожа Койл.

– Нет, но я и не умираю.

– Это потому что ты молода и здорова. Не всем женщинам так повезло.

– Ленты были самые обычные, которыми клеймили хейвенский скот, – говорит мэр. – Если вы намекаете, что я обработал их каким-то другим веществом с целью убить женщин, то вы глубоко заблуждаетесь, и я не потерплю…

– Потерпишь, не маленький. Нечего тут короля из себя строить, – обрывает его госпожа Койл. – Ты убил всех женщин Прентисстауна…

– Женщины Прентисстауна совершили самоубийство, – вставляет мэр, – потому что начали проигрывать войну, которую сами же и развязали.

– Что?! – повторяет Тодд, изумленно тараща глаза на мэра. Очевидно, он первый раз слышит его версию событий.

– Прости. Тодд, – говорит мэр. – Но ведь я предупреждал, что все твои знания о мире ошибочны.

– Бен рассказал нам, что тогда случилось!!! – кричит Тодд. – И не пытайся выкрутиться! Я не забыл, что ты за человек и как ты мучил Виолу…

– Я ее не мучил, – уверенно возражает мэр. – Я не желал зла ни одной женщине. Если помнишь, клеймить я их начал только после террористических выходок госпожи Койл, когда стали гибнуть солдаты и мирные жители, а нам пришлось искать преступников. Если кто и виноват в том, что я ввел наручные удостоверения личности…

– Удостоверения личности?! – восклицает госпожа Койл.

–…так это она! Пожелай я убить всех женщин, я бы сделал это сразу после вторжения в город. Но я никогда не хотел им зла и не хочу сейчас!

– Как бы то ни было, – говорит госпожа Койл. – я – лучшая целительница на планете, но я не в состоянии вылечить эту инфекцию. Возражения будут?

– Нет, – пристально глядя ей в глаза, отвечает мэр. – Тогда заключим первое соглашение. Вы получаете полный и неограниченный доступ ко всей информации об удостоверениях личности, а также о лечении, которое в данный момент проходят городские женщины. Да, они больны, однако их состояние не внушает серьезных опасений.

Я смотрю на Тодда: он в смятении и не понимает, кому верить и что думать. Сейчас его Шум стал чуть громче, он полон тревоги и какого-то чувства ко мне, но толком разобрать ничего нельзя – раньше было совсем по-другому.

Такое ощущение, что моего Тодда больше нет.

[Тодд]

– С тобой точно все нормально? – спрашиваю я Виолу, подъезжая к ней вплотную, пока остальные продолжают разговаривать. – Точно?

– Волноваться не о чем, – отвечает она, но я вижу, что она врет. Хочет меня успокоить, ясное дело, но я только тревожусь еще сильней.

– Виола, если с тобой что-то неладно, если что-то случилось…

– Да просто госпожа Койл меня запугивает, чтобы я согласилась ей помогать…

Я смотрю ей в глаза, вижу, что это не вся правда, и сердце у меня уходит в пятки. Потомушто если ей плохо, если я ее потерял, если она…

Я – круг, круг – это я.

Тревога сразу уходит, Шум утихает. Я закрываю глаза, а когда открываю, Виола в ужасе таращится на меня.

– Ты что сейчас сделал? – вопрошает она. – Твой Шум и так был до жути тихий, а потом исчез вовсе!

– Я недавно научился, – отвечаю я, пряча глаза. – Ну, глушить Шум.

Она недоуменно морщит лоб:

– То есть ты это делаешь по своей воле?

– А что плохого, Виола? – Щеки у меня немного горят. – Я теперь хоть пару секретов могу утаить.

Она качает головой:

– Я-то думала, с тобой такое из-за войны случилось. Я не знала, что ты нарочно.

Я сглатываю слюну:

– Вапщето я вправду насмотрелся ужасов. И этот фокус помогает мне забыть.

– Но где ты ему научился? Разве не только он умеет так делать?

– Не волнуйся, – говорю я. – Все под контролем.

– Тодд…

– Это просто прием. Твердишь про себя одно и то же, сосредотачиваешься на желаемом, и готово…

– Ты прямо как он разговариваешь. – Виола понижает голос: – Он думает, что ты особенный, Тодд, и всегда так думал. Возможно, он склоняет тебя к чему- то опасному.

– Думаешь, я сам не знаю, что ему нельзя доверять? – немного резковато отвечаю я. – Мной он управлять не может, Виола. Я сумею дать ему отпор…

– Ты тоже умеешь управлять людьми? – вдруг спрашивает она. – Глушить Шум ты уже научился, но разве контроль над другими – не следующий шаг?

У меня в голове сразу появляется картинка: мертвый Джеймс лежит на площади… Секунду-другую я не могу от нее отделаться, а потом меня захлестывает такой приступ стыда, что блевать тянет… Я – круг, круг – это я.

– Нет, пока не научился. Да и не буду учиться, это плохо.

Виола подъезжает ко мне вплотную.

– Его душу уже не спасти, Тодд, – говорит она, и меня передергивает от этой фразы про спасение души. – Это невозможно, слышишь? Потомушто он сам не хочет.

– Знаю, – все еще не глядя на нее, отвечаю я. – Я это знаю.

Какое-то время мы молча наблюдаем за перебранкой мэра и госпожи Койл.

– Ты недоговариваешь, – заявляет госпожа Койл. – У нас есть зонды, мы видели размеры вашего продуктового склада…

– Так эти зонды и внутрь могут заглядывать? Надо же, до чего дошел прогресс…

Виола кашляет в кулак.

– С тобой точно все нормально, Тодд? Вместо ответа я спрашиваю:

– Ас тобой?

Никто из нас не отвечает. И утро бутто бы становится еще холодней.

[Виола]

Переговоры тянутся много часов: утро кончилось, солнце уже стоит высоко в небе. Тодд почти все время молчит, мне тоже мало что удается сказать – кашель сразу берет свое. Поэтому Брэдли, мэр и госпожа Койл без конца спорят, спорят и спорят.

Зато многие вопросы уже решены. Помимо того что нам открыли доступ к медицинской информации, между лагерем «Ответа» и городом начнут курсировать телеги с водой и едой: мэр готов предоставить несколько повозок в придачу к тем, что есть у «Ответа», а также охрану на время самой процедуры обмена. Конечно, нам было бы логичней объединиться и встать одним лагерем, но мэр наотрез отказывается покидать город, а госпожа Койл – холм, так что придется нам дважды в день возить воду и еду за десять километров.

Но все же процесс пошел.

Брэдли с Симоной будут ежедневно облетать на корабле город и холм, чтобы припугнуть спэклов. И последнее соглашение в конце долгого дня: несколько опытнейших членов «Ответа» помогут мэру отражать внезапные атаки спэклов на город.

– Это только для самообороны, – настаиваю я. – Вы оба должны попытаться установить с туземцами мирные, дружественные отношения. Иначе все без толку!

– Нельзя просто прекратить сражаться и назвать это миром, дитя, – отмечает госпожа Койл. – Война продолжается даже во время переговоров с врагом.

Говоря это, она смотрит на мэра.

– Совершенно верно, – кивает мэр, пристально глядя на нее. – Так было в первый раз.

– И так будет во второй? – спрашивает Брэдли. – Даете слово?

– Почему нет, если это поможет восстановить мир. – Он улыбается своей фирменной улыбочкой. – А когда это случится, еще неизвестно, в каком положении окажется каждый из нас.

– Особенно если тебе удастся выставить себя миротворцем перед новыми переселенцами, – бурчит госпожа Койл. – Их восхищению не будет предела!

– Вас тоже отметят, не сомневайтесь, госпожа. За то, что мастерски усадили меня за стол переговоров.

– Если кто и достоин восхищения, – вставляет Тодд, – так это Виола!

– И Тодд, – опережает меня Брэдли. – Переговоры состоялись только благодаря ребятам. А если вы на что-то рассчитываете в будущем, советую приступить к делу прямо сейчас. Потому что пока в глазах наблюдателей Президент – массовый убийца, а госпожа Койл – террористка.

– Я генерал, – возражает мэр.

– А я – борец за свободу! – заявляет госпожа Койл.

Брэдли скорбно улыбается:

– Что ж. переговоры окончены. Планы на сегодня и завтра мы составили. Если удастся протянуть так еще сорок дней, у этой планеты может быть будущее.

[Тодд]

Госпожа Койл берет поводья и подхлестывает быков, которые в ответ спрашивают: УИЛФ? УИЛФ?

– Ты с нами? – окликает она Виолу.

– Езжайте, я догоню. Хочу поговорить с Тоддом. Госпожа Койл как бутто ожидала такого ответа.

– Рада была наконец с тобой познакомиться, Тодд, – говорит она, напоследок окинув меня долгим взглядом.

Мэр кивает ей на прощание и обращается ко мне:

– Жду тебя на дороге, Тодд! Мы с Виолой остаемся одни.

– Как думаешь, из этого что-нибудь выйдет? – спрашивает она, натужно кашляя в кулак.

– Всетаки до прибытия кораблей осталось шесть недель. Нет, даже пять с половиной…

– Пять с половиной недель – и все снова изменится.

– Пять с половиной недель – и мы будем вместе, – добавляю я.

На это она ничего не отвечает.

– Ты точно делаешь все правильно, Тодд?

– Рядом со мной он другой, Виола. Не сумасшедший злодей, как раньше. Я вроде держу его в узде… Не даю ему съехать с катушек и перебить всех.

– Не пускай его в голову, – говорит она ужасно серьезным тоном. – Там он творит свои самые страшные злодеяния.

– Он не может мной управлять, – заверяю ее я. – Уж я о себе позабочусь, не переживай. А ты следи за собой, слышишь? – Пытаюсь улыбнуться. Не выходит. – Живи, пожалста, Виола Ид. И поправляйся. Если госпожа Койл может тебя вылечить, сделай все, чтобы ее заставить.

– Я не умираю, – говорит Виола. – Честно, я бы тебе сказала.

Секунду-другую мы молчим, а потом она выдает:

– На этой планете только ты имеешь для меня значение, Тодд. Ты один.

Я проглатываю ком в горле.

– И ты для меня.

Мы оба знаем, что это чистая правда, но, разъезжаясь в разные стороны, оба гадаем, не скрывает ли другой что-то важное.

– Так-так, – говорит мэр, когда я догоняю его на дороге, ведущей обратно в город. – И что ты обо всем этом думаешь?

– Если инфекцыя убьет Виолу, я такое с тобой сделаю, что ты будешь умолять меня о смерти.

– Верю, – серьезно отвечает он. Навстречу нам уже поднимается РЕВ города. – Поэтому и ты должен верить, что я никогда бы так не поступил.

Мэр как бутто говорит от всего сердца.

– И попробуй не сдержать слова насчет севодняшних договоренностей, – добавляю я. – Теперь наша цель – мир.

– Думаешь, я получаю удовольствие от войны? Это не так. Мне нужна победа. Но иногда заключить мир с врагом – значит победить. Может, не все мои поступки придутся переселенцам по душе, но они хотя бы выслушают человека, которому удалось добиться мира на планете, вопреки всем превратностям судьбы.

Превратностям, которые ты сам же и создал, думаю я.

Но вслух не произношу.

Потомушто он опять говорит как бутто искренне.

Может, я и впрямь хорошо на него влияю?

– Итак, – возглашает мэр, – попробуем восстановить мир на этой планете!

КОНЕЦ ВСЕХ ТРОП

[Возвращенец]

Вечером следующего дня я сижу на своем уступе и разглаживаю заново отросший на больной руке лишайник, осторожно касаясь железного обруча. Рука до сих пор ноет и горит, ежедневно напоминая о том, кто я и откуда пришел.

Хотя рана так и не зажила, я перестал принимать лечебные снадобья Земли.

Это неразумно, но я почему-то глубоко убежден, что боль пройдет сама собой, как только Бездны не станет.

Или когда Возвращенец даст себя вылечить, показывает Небо, забираясь на уступ и садясь рядом со мной. Идем, время пришло.

Время для чего?

Он вздыхает, расстроенный моим враждебным тоном.