Может, у них был всего один заряд? Или они понимают, что их оружие – ничто по сравнению с мощью запертой реки? Если они захотят уничтожить нас, мы выпустим ее на свободу и уничтожим их.

⇐ ПредыдущаяСтр 3 из 16Следующая ⇒

Взаимогарантированное уничтожение, говорит Небо. Слова эти звучат странно и чужеродно. На мгновение он обращается внутрь себя, ища что-то глубоко в голосе Земли. Ища ответы.

А потом встает. Небо должно покинуть Возвращенца.

Покинуть? – показываю я. Но у нас еще столько работы…

Сперва Небо сделает кое-что в одиночку. Так надо. Он видит мою оторопь и добавляет: Встретимся на закате, у моего боевого зверя.

У зверя? – снова удивляюсь я, но он уже уходит, не ответив.

Когда день сходит на нет, я выполняю наказ Неба и иду обратно вдоль пересохшего русла: мимо костров и лечебных яслей, мимо воинов Земли, приходящих в себя после взрыва, готовящих оружие к новой атаке и оплакивающих ту Землю, что погибла в первых сражениях.

Однако Земле надо жить дальше, и выше по реке я встречаю собратьев, которые собирают и перерабатывают обломки для строительства новых биваков: несколько хижин уже поднимаются в затянутое дымом небо. Другие кормят птиц, белогрудок и писарей, которые идут у нас в пищу. Я иду мимо хранилищ зерна и рыбы – после того, как реку осушили, нам удалось полностью восстановить запасы. Я иду мимо Земли, роющей новые выгребные ямы, и мимо группы совсем еще юных, распевающих песни, которые учат их выделять историю Земли из множества голосов и ткать из этой звуковой массы единый глас: отныне он всегда будет напоминать им, кто они такие.

Это песни на языке, который я до сих пор понимаю с трудом – даже когда Земля обращается ко мне медленно, точно к ребенку.

Я бреду сквозь пение, пока не оказываюсь в загоне для боевых зверей.

Бэттлморы.

Для меня они всегда были сказочными существами, и видел я их только в голосах Бремени: во снах и преданиях о войне, которая навек отделила нас от Земли. Если честно, я думал, что это все выдумки и таких огромных грозных зверей либо не существует, либо в действительности они куда меньше и глупее, чем в воспоминаниях Бремени.

Я ошибался. Это величественные и страшные звери. Огромные и с ног до головы белые, если не считать коричневой глиняной брони. Шкура под броней плотная и образует твердые щитки. В ширину бэттлморы почти такие же, как я в длину: на широкой спине можно без труда стоять, и у Земли для этого есть специальные ножные седла.

Самый большой боевой зверь – у Неба. Рог на его спине длиннее, чем я. А рядом расположен второй рог, поменьше – он вырастает только у вожака стада.

Возвращенец, показывает он, когда я подхожу ближе. Это единственное известное ему слово на языке Бремени – от Неба набрался, конечно. Возвращенец, ласково и радостно поназывает бэттлмор. Я протягиваю руку и осторожно глажу его между рогов. Он зажмуривается от удовольствия.

У боевого зверя Неба есть свои слабости, показывает Небо. Нет-нет, не останавливайся.

Я убираю руку.

Есть новости? Вы приняли решение?

Небо нетерпеливо вздыхает.

Оружие Бездны гораздо мощнее нашего, показывает он. Если их запасы не иссякнут, они перебьют нас.

В последние годы они и так убивали нас тысячами. Если ничего не предпринять, мы будем гибнуть и дальше.

Пока решено придерживаться изначального плана. Мы показали врагу свою силу и заставили их отступить. Теперь у них нет воды, и они знают, что утонут, если мы откроем плотину. Посмотрим, каков будет их следующий шаг.

Я выпрямляюсь и заявляю уже решительней:

Следующий шаг?! Да что толку…

Но тут я умолкаю, потому что мне в голову приходит мысль, от которой все остальные тотчас испаряются.

Только не говори…. Я шагаю вперед. Нет, это невозможно… Ты хочешь, чтобы они предложили мир?

Он тоже выпрямляется. Небо этого не показывало.

Ты обещал их уничтожить! показываю я. А как же месть за убитое Бремя? Их гибель ничего для тебя не значит?

Успокойся. Впервые его голос командует мной. Я уважаю твой опыт и мнение, но действовать буду только во благо всей Земли.

Так вот зачем вы бросили Бремя – во благо Земли? Из нас сделали рабов!

Тогда Земля была другой. Другое Небо, другое оружие, другие знания. Мы стали лучше. Сильнее. Мы многому научились.

Но все равно готовы заключить мир…

Я этого не показывал, юный друг. Голос у него становится спокойней, ласковей. Но ведь скоро прилетят новые судна, верно?

Я удивленно моргаю.

Ты сам рассказывал. Ты слышал об этом в голосе Ножа. Сюда движется караван судов, и все они вооружены не хуже того, что ударило по нам сегодня. Это необходимо учитывать, строя планы на будущее Земли.

Я не отвечаю. И прячу голос.

Поэтому сейчас мы займем благоприятную позицию и будем ждать. Небо подходит к своему боевому зверю и гладит его по носу. Скоро враг поймет, что не сможет прожить без воды, и сделает следующий шаг если он решит вновь задействовать мощное оружие, мы к этому готовы. Небо поворачивается ко мне. Наш ответ не разочарует Возвращенца.

Когда сумерки сменяются ночью, мы возвращаемся к костру Неба. Потом Земля и Небо засыпают – Бездна так и не сделала своего хода, – а я расслаиваю свой голос, чтобы ни-кто больше его не услышал. Прожив всю жизнь с Бездной, я прекрасно этому обучился. Спрятавшись так, я обдумываю две вещи.

Взаимогарантированное уничтожение, показал Небо.

Караван, показал Небо.

Слова на языке Бремени, на языке Бездны.

Но я этих слов не знал. Их никогда не было в моем голосе.

Это новые слова. От них прямо-таки пахнет свежестью.

Когда ночь идет на убыль и начинается осада Бездны, я погружаю эту мысль на самое дно своего голоса.

Небо иногда покидает нас, чтобы побыть одному. Это необходимо любому Небу.

Но сегодня он вернулся с новыми словами.

Где же он их взял?

ВЛАДЕНИЕ СОБОЙ В ДОЛИНЕ

[Виола]

– Я думала, в тебя попали! – Я прячу лицо в ладонях. – Один бумеранг угодил прямо в лошадь, и я решила, что это Ангаррад! – Меня всю трясет и сил совсем не осталось. – Я думала, тебя убили, Тодд!

Он обнимает меня и крепко держит, пока я плачу. Мы сидим у костра, который мэр развел на площади – армия разбивает здесь новый лагерь. После атаки огненными бумерангами от войска Нью-Прентисстауна осталось меньше половины.

После атаки, которую я остановила, ударив по спэклам ракетой.

Сразу после этого я вскочила на Желудя и помчалась через город навстречу армии, громко выкрикивая имя Тодда, пока не нашла его: страшно напуганного, с раз-мытым Шумом, но зато живого.

Живого.

Ради этого я изменила целый мир.

– Я бы сделал то же самое. – бормочет Тодд мне на ухо.

– Нет, ты не понимаешь. – Я немного отстраняюсь. – Если бы они тебя ранили, если бы убили… – Проглатываю ком в горле. – Я бы уничтожила всех до единого.

– Я тоже, Виола, – повторяет он. – На твоем месте я бы поступил так же, не раздумывая.

Я вытираю нос рукавом:

– Знаю, Тодд. Разве это не делает нас опасными?

Хоть его Шум и размыт, в нем все равно видна растерянность.

– Не понял?

– Брэдли все твердит, что на войне нельзя сводить личные счеты. Но я втянула их в войну из-за тебя.

– Рано или поздно им пришлось бы что-то сделать. Если они хотя бы наполовину такие хорошие, как ты говоришь…

Я повышаю голос:

– Но я не оставила им выбора! …

– Прекрати. – Тодд снова притягивает меня к себе.

К нам подходит мэр:

– Все нормально?

– Уйди! – огрызается Тодд.

– Дай мне хоть поблагодарить Виолу…

– Я же сказал…

– Она нас спасла, Тодд, – говорит мэр, подходя еще ближе, чересчур близко. – Легко и просто Виола изменила ход войны. Словами не передать, как я ей признателен.

Я замираю в объятиях Тодда.

– Оставь нас в покое! – слышу я его голос. – Быстро!

Ненадолго воцаряется тишина, а потом мэр говорит:

– Что ж, хорошо. Если понадоблюсь, я рядом.

Когда он уходит, я поднимаю голову:

– «Если понадоблюсь»?

Тодд пожимает плечами:

– Он мог бросить меня умирать. Без меня ему жилось бы куда проще. Но он спас мне жизнь.

– На то была причина, – говорю я. – И точно не благородная.

Он не отвечает, только молча смотрит на мэра – тот разговаривает со своими людьми, но продолжает поглядывать на нас.

– Твой Шум все еще сложно читать, – говорю я. – Даже сложней, чем раньше.

Тодд отводит глаза.

– Это случилось во время сражения, – говорит он. – Вокруг было столько криков и крови…

В самой глубине его Шума я различаю что-то про круг…

– А у тебя как дела? Выглядишь неважно. Виола…

Настал мой черед прятать взгляд. Я невольно стягиваю рукав пониже:

– Просто не выспалась.

Но момент действительно странный: между нами как будто повисает какая-то недосказанность, ложь…

Я залезаю в сумку и протягиваю Тодду комм:

– На, держи. Взамен старого. Мне на корабле другой дадут.

Тодд удивленно смотрит на меня:

– Ты что, вернешься на холм?

– Я должна. Война теперь в полном разгаре – по моей вине. Это ведь я выпустила ту ракету. А значит, я должна все исправить…

Я снова расстраиваюсь, потому что перед глазами опять встает эта картина: Тодд один, живой, армия бежит к городу, и огненные бумеранги уже не могут их достать…

Атака закончилась.

Но я все равно выстрелила.

Втянула Симону, Брэдли и весь караван в войну, которая может оказаться в десять раз страшнее прежней.

– Я бы поступил так же, Виола.

Я знаю, что он говорит чистую правду.

Но, обнимая его, я не могу избавиться от навязчивой мысли, которая все крутится и крутится в голове.

То, что мы с Тоддом готовы друг ради друга на все, – это хорошо?

Или мы все-таки опасны?

[Тодд]

Потом начинается жуткое и долгое затишье.

Ночь, день и еще одна ночь после атаки лучников проходят в абсолютной тишине, ничего не происходит. От спэклов на холме никаких вестей, хотя по ночам мы по-прежнему видим сияние от их костров. С корабля – разведчика тоже ни слова. Виола рассказала им, что за человек наш мэр. Видимо, они решили ждать, пока он сам придет, а в случае необходимости передавать сообщения через меня. Но мэр не торопится с визитом. Да и куда ему торопиться? Они сделали все, как он хотел – даже просить не пришлось.

Тем временем он поставил мощную охрану вокруг единственной большой цистерны с водой, которая находится в переулке рядом с главной площадью. Еще он приказал солдатам собирать по домам пищу и относить ее в заброшенную конюшню неподалеку от цистерны – там устроили продуктовый склад. Все это происходит под его личным надзором, разумеется, и палатку он разбил неподалеку.

Я думал, мэр займет какой-нибудь дом, но он выбрал палатку и костер: мол, когда вокруг РЕВ ет армия, это больше похоже на настоящую войну. Он даже велел перешить для себя запасную форму мистера Тейта, чтобы снова ходить во всем новеньком и чистом.

Рядом он распорядился разбить палатки для меня и своих офицеров. Как бутто я тоже важная шишка. Как бутто он не зря спас мне жизнь. Мне даже койку поставили, чтобы я мог наконец-то поспать после двух дней и ночей непрерывных сражений. Мне было стыдно спать посреди войны, но я так устал, что в итоге отключился.

Мне приснилась она.

Как она прискакала за мной сразу после ракетного удара, а я обнимал ее, и волосы у нее немножко попахивали, она была мокрая насквозь и горячая и одновременно холодная, но всетаки это была она…

– Виола! – Я с криком вскакиваю на постели. Изо рта вырывается облако пара.

Секунду-две я пытаюсь перевести дух, потом встаю и выбираюсь из палатки. На улице я иду прямиком к Ангаррад и прижимаюсь лбом к ее теплому лошадиному боку.

– Привет, – слышу я и поднимаю голову. Молодой солдат, которому велели кормить Ангаррад, принес ей ранний завтрак.

– Привет, – отвечаю я.

Солдат хоть и старше меня, но все равно стесняется и прячет глаза. Он подвешивает торбу с овсом к морде Ангаррад и еще одну – к морде Радости Джульетты, лошади мистера Моргана, которую мэр забрал у него после смерти Морпета. Эта властная и самодовольная кобыла рычит и фыркает на все, что движется.

Сдавайся! – говорит она солдату.

– Сама сдавайся, – бормочет он. Я хихикаю, потомушто тоже всегда ей так отвечаю.

Погладив Ангаррад, я заново надеваю на нее попону, чтобы она не мерзла. Жеребенок, твердит она, Жеребенок.

С ней все еще что-то неладно. Она почти не поднимает головы, и в седло я сесть даже пытаюсь. Зато она хотя бы начала разговаривать, и Шум ее больше не кричит.

Больше не кричит о войне.

Я закрываю глаза.

(Я – круг, круг – это я, – мысль, легкая как перышко…)

(потомушто Шум можно скрыть и от себя самого…)

(заглушить крики, заглушить смерть…)

(заглушить все, что ты видел и больше никогда не хочешь видеть…)

(но этот странный гул на заднем плане, который скорее чувствуешь, чем слышишь…)

– Как думаешь, когда уже что-нибудь начнется? – вдруг спрашивает солдат.

Я открываю глаза.

– Пусть лучше не начинается. Так хотя бы никто не умирает, – отвечаю я.

Он кивает и опускает взгляд:

– Меня зовут Джеймс.

Он произносит это с надеждой человека, у которого умерли все друзья.

– Тодд, – притставляюсь я.

Мы переглядываемся, а потом он бросает взгляд мне за спину и убегает выполнять следующее поручение.

Потомушто из палатки выходит мэр.

– Доброе утро, Тодд! – говорит он, потягиваясь.

– Кому доброе, а кому не очень.

Он только лыбится, как идиот:

– Я знаю, как трудно и неприятно ожидание. Особенно когда знаешь, что в любую секунду на нас могут спустить реку, и мы все утонем.

– Что же мы не уйдем отсюдова? – спрашиваю я. – Виола говорит, на берегу океана есть заброшенные деревни. Мы могли бы собраться с силами и…

– Потомушто это мой город, Тодд, – отвечает мэр, наливая себе кофе из котелка на костре. – Бросить его – значит потерпеть поражение. Таковы правила игры. Спэклы не откроют плотину, потомушто в таком случае мы ударим по ним ракетами. И нам, и врагу придется искать новые способы ведения войны.

– Это не твои ракеты.

– Правильно, ракеты Виолы, – с улыбкой отвечает он. – Мы оба видели, на что она способна ради тебя.

– Господин Президент? – Это мистер Тейт, вернувшийся с ночного патрулирования. Рядом с ним идет какой-то старик. – К вам делегат пришел.

– Делегат? – с наигранным удивлением переспрашивает мэр.

– Да, сэр, – кивает старик. Он мнет в руках шляпу и не знает, куда деть глаза. – Я от горожан.

Мы с мэром машинально оглядываем дома и улицы, которые когда-то были полны Шума. После атаки спэклов город опустел. А сейчас – подумать только! В конце главной улицы собрались люди – васновном старики, но есть и несколько женщин помоложе, одна из которых держит на руках ребенка.

– Мы не знаем, что происходит, – продолжает старик. – Мы услышали взрывы и побежали…

– Война – вот что происходит, – обрывает его мэр. – Решающее событие для судьбы всей планеты.

– Да, это мы поняли… Но потом река пересохла…

– И теперь вы решили, что безопаснее всетаки в городе? – спрашивает мэр. – Как вас зовут-, делегат?

– Шоу, – отвечает старик.

– Что ж, мистер Шоу, – говорит мэр, – времена сейчас тяжелые: город и армия нуждаются в вас.

Взгляд мистера Шоу нервно мечется между мной, мэром и мистером Тейтом.

– Ну конечно, мы готовы всячески помогать нашим мальчикам, – отвечает он, теребя шапку.

Мэр кивает – почти ободряюще:

– Но в городе нет электричества, верно? С тех пор, как все сбежали. Нет огня. Не на чем готовить пищу.

– Верно, сэр…

Мэр на секунду умолкает.

– Вот что я вам скажу, мистер Шоу. Я отправлю людей на станцию, пусть попробуют ее запустить. Может, нам удастся восстановить электроснабжение хотя бы в части города.

Мистер Шоу потрясен до глубины души. Я его понимаю.

– Спасибо, господин Президент! Я ведь только хотел спросить, можно ли…

– Что вы, что вы, – перебивает его мэр. – Ради кого мы сражаемся, если не ради вас? Так, одно дело мы уладили, и теперь я хочу обратиться за помощью к вам и остальным горожанам. Вы можете поставлять на фронт провизию и предметы первой необходимости? Я говорю главным образом о еде, но горожанам придется нормировать и воду. Война касается всех, мистер Шоу, и наша армия ничего не добьется без крепкого и надежного тыла.

– О, конечно, господин Президент! – Мистер Шоу так удивлен, что едва может говорить. – Спасибо огромное!

– Капитан Тейт? Будьте добры, соберите группу инженеров, пусть идут с мистером Шоу на электростанцию и попытаются не дать нашим людям умереть от холода.

Когда мистер Тейт и мистер Шоу уходят, я перевожу изумленный взгляд на мэра.

– Почему вы даете им тепло, когда вся армия греется у костров? – вопрошаю я. – Почему вы потакаете мирным жителям?

– Потомушто на наших глазах разворачивается не одно сражение, а несколько, Тодд, – отвечает мэр. – И я намерен выиграть все!

[Виола]

– Значит так, – говорит госпожа Лоусон, накладывая мне новую повязку. – Нам известно, что железное клеймо должно намертво врастать в кожу животного. При попытке снять его химические вещества на поверхности ленты вызывают сильное кровотечение, которое невозможно остановить. Но если его не трогать, рана в течение нескольких дней должна полностью зажить, а в твоем случае мы видим обратное.

Я лежу на койке в импровизированной палате на корабле-разведчике. Вернувшись на холм после встречи с Тоддом, я провела здесь куда больше времени, чем хотела бы. Мази и снадобья госпожи Лоусон не дают инфекции расползаться по всему организму, но полностью уничтожить ее не могут. Меня лихорадит, а рука под обручем горит огнем – так сильно, что я по собственной воле снова и снова возвращаюсь в палату.

Как будто без этого хлопот мало!

Удивительно, как тепло встретили меня на холме, когда я вернулась. Было уже темно, но в свете костров люди «Ответа» разглядели, что это я.

И радостно завопили.

Мои знакомые – Магнус, госпожа Надари, Иван – стали подходить, гладить Желудя по бокам и приговаривать: «Так им и надо! » или «Вот теперь они попляшут! » Все считали, что я приняла абсолютно верное решение, ударив по спэклам. Даже Симона велела мне не волноваться.

Даже Ли.

– Если мы не покажем врагу свою силу, они так и будут нападать, – сказал он тем вечером, когда мы сидели рядом на пеньке и ужинали.

Я покосилась на него: растрепанные светлые волосы, большие голубые глаза, сверкающие в свете лун, мягкая нежная кожа на шее…

Неважно.

– Но теперь они могут ожесточиться, – ответила я, пожалуй, чересчур громко.

– У тебя не было выбора. Ты спасала Тодда.

В его Шуме я увидела, что он хочет обнять меня.

Но не обнял.

Зато Брэдли вообще перестал со мной разговаривать. Впрочем, в этом не было нужды: стоило приблизиться к нему на несколько метров, как меня окатывало волной грубых и озлобленных мыслей о том, какая я эгоистка, и как глупо было позволить ребенку втянуть их в войну, и сколько жизней я подвергла смертельному риску…

– Просто я очень зол, – сказал он наутро. – Понимаю, тебе неприятно это слушать.

Но за свои мысли он не извинился, а потом весь день общался с караваном, докладывая о последних событиях. Меня он избегал.

Я все это время валялась в постели и так и не нашла возможности поговорить с госпожой Койл. Симона по моей просьбе вышла, чтобы поймать ее и привести, но в итоге весь день помогала организовывать отряды для поисков воды, составлять описи провизии и строить туалеты, которых на такой многолюдный лагерь понадобилось очень много – пришлось использовать химические печи, которые мы вообще-то привезли для обустройства первых поселений.

Ох уж эта госпожа Койл. Ей только дай волю, из всего извлечет выгоду!

А вечером температура поднялась еще выше, поэтому сегодня утром я снова валяюсь в постели, вместо того чтобы пытаться исправить свою ошибку и все уладить.

– Вы тратите на меня слишком много времени, госпожа Лоусон, – говорю я. – Я ведь сама решила надеть на себя этот обруч. Меня предупреждали о рисках, и если…

– Если это происходит с тобой, – перебивает она меня, – то в каком состоянии сейчас остальные женщины, у которых не было выбора?

Я удивленно моргаю:

– Вы что же, думаете…

Виола, доносится из коридора. Виола ракета Виола Симона будь проклят этот ШУМ

В палату заглядывает Брэдли.

– Вам лучше выйти на улицу, – говорит он. – Обеим.

Я резко сажусь в постели, и голова сразу идет кругом – встать мне удается только через несколько секунд. К этому времени Брэдли уже выводит госпожу Лоусон из палаты.

– Они начали появляться примерно час назад. Сначала по двое, по трое, но теперь…

– Кто? – спрашиваю я. спускаясь за ними по трапу.

Внизу уже стоят Ли, Симона и госпожа Койл. Я окидываю взглядом вершину холма.

Вокруг разведчика собралось втрое больше народу, чем было вчера. Это оборванные, изможденные люди всех возрастов, некоторые в ночных сорочках – атака спэклов выгнала их из постелей.

– Медицинская помощь кому-нибудь нужна? – спрашивает госпожа Лоусон и. не дожидаясь ответа, бросается к самому большому скоплению вновь прибывших.

– Но почему они идут сюда? – спрашиваю я.

– Я расспросил несколько человек, – отвечает Ли. – Люди не знают, где укрыться. Кто-то хотел вернуться в город, под защиту армии, другие думали, что безопасней рядом с кораблем… – Он переводит взгляд на госпожу Койл: – А когда они узнали, что и «Ответ» здесь, все разрешилось само собой.

– И в чью же пользу? – хмурясь, спрашиваю я.

– Здесь человек пятьсот, – говорит Симона. – На корабле нет таких запасов воды и еды.

– У «Ответа» есть, но надолго их не хватит, – решительно заявляет госпожа Койл. – А в ближайшее время людей станет еще больше. – Она поворачивается к Брэдли и Симоне: – Вы мне понадобитесь.

Как и следовало ожидать. Шум Брэдли тотчас вскидывается.

– Руководство каравана считает, что наша основная задача – оказывать гуманитарную помощь, – говорит он и, еще громче лязгая Шумом, косится на нас с Симоной.

Госпожа Койл кивает:

– Мы обсудим, как лучше всего это делать. Я соберу целительниц и…

–…и мы обязательно поднимем этот вопрос наряду с другим: как заключить мир со спэклами, – перебиваю ее я.

– Это непростой вопрос, дитя. Нельзя просто прийти к спэклам и попросить их о мире.

– А сидеть и ждать новых сражений можно?

По Шуму Брэдли чувствуется, что он внимательно меня слушает.

– На этой планете может быть мир, надо только найти способ.

– Идеалы… В них так просто верить, но претворять их в жизнь гораздо труднее, – отвечает госпожа Койл.

– А если не пытаться, то и сама жизнь не имеет смысла, – заявляет Брэдли.

Госпожа Койл бросает на него лукавый взгляд:

– Еще один идеал!

– Простите… – К нам подходит женщина. Она обводит всех робким, застенчивым взглядом и останавливает его на госпоже Койл: – Вы ведь целительница?

– Да, – отвечает та.

– Одна из многих, – добавляю я.

– Вы не могли бы мне помочь?

Женщина задирает рукав, и по воспалению вокруг железного клейма даже мне ясно, что руку она потеряла.

[Тодд]

– Они прибывали всю ночь, – говорит Виола по комму. – Их уже втрое больше, чем вчера днем.

– Здесь то же самое, – отвечаю я.

Сейчас ранее утро, вот-вот встанет сонце. Вчера к мэру приходил мистер Шоу, и вчера же горожане начали прибывать в лагерь Виолы. И здесь, и там продолжают появляться новые люди. Правда, в город идут васновном мужчины, а на холм – женщины. Не только, но по большей части.

– Значит, мэр добился своего, – вздыхает Виола. Даже на крошечном экране комма видно, какая она бледная. – Мужчины и женщины разделились.

– Ты как там? – спрашиваю я.

– Нормально! – слишком быстро выпаливает Виола. – Я тебе перезвоню, хорошо? Дел невпроворот.

Мы разъединяемся, и я выхожу из палатки. На улице меня уже поджидает мэр с двумя чашками кофе. Одну он протягивает мне. Помедлив, я ее беру. Мы оба стоим и пьем горячий кофе, пытаясь согреться и молча глядя на розовеющее небо. Даже сейчас в некоторых крупных зданиях еще горит свет: мэр собрал там всех прибывающих горожан.

Как всегда, он не сводит взгляда с холма спэклов. Небо над холмом все еще темное, а за ним, я знаю, все еще прячется огромная вражеская армия. Только сейчас, в эти самые минуты, пока армия мэра спит, за спящим РЕВОМ солдат можно различить что-то еще.

У спэклов тоже есть РЕВ

– Это их голос, – поясняет мэр. – Как я понимаю, он веками совершенствовался, чтобы объединить всех и каждого. Тихими ночами его можно различить. Подумать только, у многотысячной армии спэклов один голос на всех! Когда его слышишь, кажется, бутто у тебя в голове говорит целый мир.

Мэр все пялится на холм, такшто даже жуть берет.

– Тогда почему разведчики не могут подслушать их планы?

Он молча отпивает кофе.

– Они не могут подобраться близко, – догадываюсь я. – Иначе враг услышит наши планы.

– В точку.

– Но у мистера О’Хары и мистера Тейта нет Шума.

– Я уже потерял двух капитанов, – говорит мэр. – Новых потерь я позволить себе не могу.

– Ты же не все лекарство спалил. Дал бы немного своим разведчикам.

Мэр молчит.

– Нет, ты не мог… – И тут до меня доходит. – Мог! И спалил!

Мэр все молчит.

– Зачем?! – спрашиваю я, оглядывая спящих рядом солдат. РЕВ армии уже становится громче: они просыпаются. – Спэклы же все слышат! У нас могло быть преимущество…

– У нас есть другие преимущества, – перебивает меня мэр. – И потом, в наших рядах скоро появится отличный разведчик.

Я хмурюсь:

– На тебя я никогда работать не стану! Даже не мечтай!

– Ты уже на меня работал, мой мальчик, – отвечает он. – Несколько месяцев подряд, если не ошибаюсь.

В груди у меня сразу вскидывается волна ярости, но я сдерживаю ее: к нам подходит Джеймс с торбой овса для Ангаррад.

– Давай мне, – говорю я, отставляя кофе.

Он передает мне торбу, и я осторожно подвешиваю ее к морде Ангаррад.

Жеребенок? – спрашивает она.

– Все хорошо, – приговариваю я, гладя ее по ушам. – Ешь, ешь, милая. – Она медлит, но потом всетаки начинает жевать. – Вот молодец!

Джеймс не уходит и даже не опускает руки – так и стоит, замерев на месте и глядя на меня пустыми глазами.

– Спасибо, Джеймс, – говорю я.

Он все стоит, не шевелясь и не мигая.

– Спасибо, говорю!

И тут я начинаю слышать.

Рев армии такой громкий, что даже Шум Джеймса в нем можно разобрать с трудом: он вспоминает, как счастливо жил в верховьях реки с па и братом, а потом вступил в армию Прентисстауна, когда та проходила через его деревню, потомушто выбора ему не дали – либо вступать, либо умирать, – и теперь он воюет со спэклами, но это ничего, он рад воевать, рад служить президенту…

– Правда, солдат? – спрашивает его мэр, потягивая кофе.

– Правда, – не мигая, отвечает Джеймс. – Я очень рад.

За всеми этими мыслями и картинками звучит тихий- претихий гул – Шум мэра просачивается в голову Джеймса, обвивается вокруг его Шума, точно змей, придает ему нужную форму – может быть, не слишком отличающуюся от того, что думал бы сам Джеймс, но все же немного другую.

– А теперь ступай, – говорит мэр.

– Спасибо!

Джеймс роняет руки и часто, удивленно моргает. Потом бросает мне какую-то странную улыбочку и уходит вглубь лагеря.

– Не может быть, – говорю я мэру. – Ты говорил, что совсем недавно научился управлять людьми! Ты же говорил.

Не ответив, он отворачивается к холму.

Я пялюсь ему в спину, понемногу соображая:

– Но ты становишься сильнее. И если Шум вылечить…

– Лекарство, как выяснилось, не только прятало от меня их мысли. Оно делало людей, скажем так, недоступнее. Чтобы сдвинуть с места человека, нужен рычаг. И Шум оказался очень неплохим рычагом.

Я снова оглядываюсь по сторонам:

– Но зачем? Они ведь и так пошли за тобой!

– В целом да, Тодд, но внушение никому не повредит. Ты не мог не заметить, как быстро они выполняют мои приказы в бою.

– Ты задумал получить контроль над всей армией, – говорю я. – Над всем миром.

– О, в твоих устах это звучит так зловеще! – Он улыбается своей фирменной улыбочкой. – Обещаю использовать свой дар лишь во имя общего блага.

Тут за нашими спинами раздаются быстро приближающиеся шаги. Это мистер О’Хара, лицо у него красное, и он никак не может перевести дух.

– На разведчиков напали, – выдыхает он. – С юга и с севера вернулось по одному человеку. Очевидно, их оставили в живых спецально – чтобы они рассказали нам о случившемся. Всех остальных спэклы перебили.

Мэр морщится и снова поворачивается к холму:

– Так вот, значит, как они решили играть.

– И что это значит?

– Они атакуют с южного и северного холмов. Первый шаг к неизбежному.

– Это к чему?

Мэр приподнимает брови:

– Они нас окружают, разумеется.

[Виола]

Жеребенок, радостно встречает меня Желудь. Я даю ему яблоко, которое стащила с продуктового склада. Его стойло находится на краю леса, где Уилф разместил всех животных «Ответа».

– От него не слишком много хлопот, Уилф?

– Не, мэм, – отвечает он, подвешивая торбы с кормом к мордам быков, что стоят рядом с Желудем. УИЛФ, говорят они за едой. УИЛФ, УИЛФ.

– А где Джейн? – спрашиваю я, оглядываясь по сторонам.

– Помогает целительницам делить еду, – отвечает он,

– Похоже на нее. Слушай, а ты Симону не видел? Мне надо с ней поговорить.

– Она ушла на охоту с Магнусом. Я слышал, как госпожа Койл ей предложила.

С тех пор как в лагере начали появляться горожане, добыча еды стала самой животрепещущей проблемой. Госпожа Лоусон, как обычно, следит за продовольствием и налаживает систему выдачи еды вновь прибывшим, но запасов «Ответа» надолго не хватит. Чтобы хоть как-то их восполнять, Магнус собирает охотничьи отряды и уходит с ними в лес.

Госпожа Койл тем временем занялась своими непосредственными обязанностями и лечит женщин, у которых началось воспаление от железных лент. Состояние у всех разное. Некоторые едва держатся на ногах, других беспокоит разве что сыпь. Но, так или иначе, пострадали все. Тодд сказал, что в городе мэр тоже оказывает медицинскую помощь женщинам; он якобы страшно озадачен, взволнован и твердит, что это не входило в его планы.

Мне становится еще хуже,

– Наверно, я была в палате, когда она ушла, – говорю я. Рука опять начала гореть, и лихорадка, похоже, возвращается. – Тогда придется поговорить с Брэдли.

Я ухожу обратно к разведчику, но успеваю расслышать напутствие Уилфа. «Удачи! » – говорит он мне вслед.

Подходя к кораблю, я прислушиваюсь к Шуму Брэдли – он по-прежнему громче, чем у всех здешних мужчин. Наконец я замечаю его ноги, торчащие из переднего отсека корабля; рядом лежат инструменты и лист обшивки.

Двигатель, думает он. Двигатель и Война и Ракеты и Еды мало и Симона на меня даже не смотрит и Кто здесь?

– Кто здесь? – спрашивает он вслух, вылезая наружу.

– Всего лишь я.

ВИОЛА, думает он.

– Чем могу помочь? – спрашивает Брэдли. Куда формальней, чем мне бы хотелось.

Я рассказываю ему новости от Тодда: про спэклов и убитых разведчиков мэра. Возможно, враг начал действовать.

– Я попробую что-нибудь придумать с зондами, – со вздохом говорит Брэдли и обводит взглядом лагерь, который теперь полностью окружил корабль-разведчик и простирается во все стороны от поляны: самодельные палатки из подручных материалов стоят даже в чаще леса. – Мы теперь должны защищать этих людей. Это наш долг, раз уж мы сами повысили ставки.

– Прости, Брэдли. Я просто не могла поступить иначе.

Он вскидывает голову:

– Нет, могла! – Он поднимается на ноги и еще решительней повторяет: – Могла! Сделать выбор порой бывает невероятно трудно, но не невозможно.

– А если бы там была Симона, а не Тодд? – спрашиваю я.

Симона и его чувства к ней тотчас занимают весь Шум Брэдли. Похоже, эти чувства все-таки не взаимны.

– Ты права, я не знаю, как поступил бы на твоем месте. Надеюсь, я сделал бы правильный выбор, но все равно это был бы выбор. Виола. Говорить, что выбора у тебя не было, – значит снимать с себя всякую ответственность, а так взрослые люди, люди с принципами, не поступают.

Ребенок, звучит в его Шуме. ВСЕГО ЛИШЬ ДИТЯ.

– А я в самом деле верю, что у тебя есть принципы, – смягчается он.

– Правда?

– Конечно! Но ты должна научиться нести ответственность за свои решения. Учиться на своих ошибках. Использовать свой опыт, чтобы все исправить.

И я вспоминаю слова Тодда: «Рано или поздно мы все падаем. Но вопрос в другом: сможем ли мы снова подняться? »

– Знаю. Я и пытаюсь все исправить.

– Верю, – кивает Брэдли. – Я тоже пытаюсь. Ты ударила по спэклам, но ведь мы тебе позволили. -

Я снова слышу СИМОНУ в его Шуме, но вокруг ее имени – острые шипы какого-то недопонимания. – Пусть Тодд передаст мэру, что мы будем помогать только в спасении жизней и действуем исключительно во имя мира.

– Я уже сказала.

Видимо, у меня настолько искреннее лицо, что Брэдли наконец улыбается. Я так давно этого ждала! Сердце радостно подпрыгивает в груди. Потому что его Шум тоже улыбается. Чуть-чуть.

Из палатки-лазарета выходит госпожа Койл. Ее халат перепачкан кровью.

– Увы, – говорит Брэдли, – путь к миру лежит через нее.

– Да, но у нее всегда такой занятой вид. Ей не до разговоров.

– Может, тебе тоже заняться делом? – предлагает Брэдли. – Если ты, конечно, в силах.

– Неважно, в силах я или нет. По-другому просто нельзя. – Я оглядываюсь на Уилфа, который продолжает кормить животных. – И кажется, я знаю, кого спросить.

[Тодд]

«Мой ненаглядный сын, – читаю я. – Мой ненаглядный сын…»

Этими словами моя ма начинала каждую страницу своего дневника – ими она обращалась ко мне еще до моего рождения и сразу после, рассказывая обо всем, что происходило с ней и па. Я сижу в палатке и пытаюсь читать ее записи.

Мой ненаглядный сын.

Увы, почти все остальное для меня – темный лес. Я вожу пальцами по строчкам на одной странице, потом перехожу на следующую, вглядываясь в вереницы написанных от руки слов.

Это моя ма говорит и говорит…

Но я ее не слышу.

Кое-где встречается мое имя, его я узнаю. И еще имя Киллиана. И Бена. Сердце начинает тихонько ныть. Мне хочется узнать, что моя ма говорит про Бена – Бена, который меня вырастил и которого я потерял – дважды. Мне хочется услышать его голос.

Но я не могу…

(клятый идиот)

И тут до меня доносится: Еда?

Я откладываю дневник и высовываю голову из палатки. На меня смотрит Ангаррад. Еда, Тодд?

Я тут же вскакиваю, тут же подлетаю к ней, тут же соглашаюсь на все просьбы.

Потомушто она впервые назвала меня по имени с тех пор…

– Конечно, милая, – говорю я. – Сейчас принесу.

Она тычет носом мне в грудь – почти игриво, – и у

меня от облегчения даже глаза мокреют.

– Я мигом!

Джеймса нигде не видно. Я прохожу мимо костра, возле которого мэр хмуро выслушивает очередной доклад мистера Тейта.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒