ИСТОРИОГРАФИЯ XIX—XX вв. О ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЦЕЗАРЯ

⇐ ПредыдущаяСтр 6 из 32Следующая ⇒

Путь Юлия Цезаря от вождя демократической партии до обожествленного монарха представляет интерес как один из последних этапов Римской республики. Историю Юлия Цезаря в связи с падением республики изучали и излагали еще в древности. Античные авторы императорской эпохи оставили нам довольно подробное изложение фактического материала и господствовавших тогда воззрений на деятельность Цезаря. В поэме Лукана «Фарсалия» вопрос этот занял центральное место. Не забыт был Цезарь и в средние века, но в ту эпоху интересовало больше всего имя Цезаря, которое стало титулом, указывающим на высшую власть. Из гуманистов одним из первых «открыл» Цезаря как личность и как политического деятеля Петрарка. В последующую эпоху Цезарю уделяли внимание не только историки, но и философы (Бэкон, Монтень) и писатели (Шекспир). В дальнейшем на общую оценку деятельности Цезаря и на освещение тех или иных ее сторон оказали несомненное влияние классовые и политические симпатии историков. Так, например, если в произведениях идеологов «просвещенного абсолютизма» Цезарь получил положительную оценку, то уже мыслителями и деятелями французской буржуазной революции он рассматривается как тиран и поработитель. Далеко не все написанное о Цезаре имеет научную ценность. Реакционные мотивы в его изображении и оценке его деятельности играли и играют большую роль и должны учитываться исследователем.

Из многочисленных работ середины прошлого века до сих пор сохраняет свое значение III том «Истории Рима» Моммзена, в котором история Юлия Цезаря занимает центральное место. Моммзен характеризует Цезаря как гениального государственного деятеля и полководца, поставившего своей целью возрождение «римской и глубоко упавшей эллинской нации». [с. 59] Значение работы Моммзена заключается в том, что он стремился показать неизбежность превращения Рима из республики в монархию. Но существенный недостаток труда Моммзена заключается в пристрастной идеализации Цезаря. XI глава III тома — это не характеристика, это — апология Цезаря, причем даже недостатки последнего возводятся в идеал. Цезарь, по Моммзену, проводит надклассовую, надсословную политику, которая должна спасти государство. Он — первый и единственный настоящий монарх чуть ли не всей мировой истории.

Образ Цезаря создан под влиянием политических симпатий Моммзена, мечтавшего, как и другие либеральные деятели 50-х годов XIX в., о воссоединении Германии под властью демократического монарха186.

Предшественником Моммзена был Друман, высоко оценивавший Цезаря и третировавший Цицерона. Друман считал, что Цезарь с самого начала своей деятельности стремился к абсолютной монархии и всеми средствами добивался осуществления этой цели187.

На трактовку истории Юлия Цезаря несомненное влияние оказали французские авторы, посвятившие этому вопросу значительное количество работ. Историей Цезаря занимались авторы роялистского и бонапартистского направлений. Граф Шампаньи, например, издавший в 40-х годах популярную историю Цезарей, рассматривал Цезаря как орудие провидения188.

В том же духе писал и Наполеон III. Таких людей, как Цезарь, Карл, Наполеон, провидение посылает на землю, чтобы указать людям путь спасения.

Моммзен отказался от религиозной фразеологии, столь часто употребляемой в бонапартистской исторической литературе, но сохранил мысль об особенной, если угодно, провиденциальной роли Цезаря. Последующая буржуазная историография находилась под влиянием Моммзена. Оспаривался его тезис, гласящий, что Цезарь стремился возродить римское государство, говорилось, что он был скорее злым гением Римской республики; возражали против телеологизма, который свойствен построению Моммзена, но эти споры шли лишь вокруг оценки личности Цезаря.

Под несомненным воздействием французской историографии написана «История Римской империи» Мериваля, где также дается положительная характеристика деятельности Юлия [с. 60] Цезаря. Из русских историков XIX в. положительную оценку деятельности Юлия Цезаря давал Т. Н. Грановский189.

Телеологическая теория Моммзена, ставящая Цезаря в центр римской истории, являлась в течение многих лет господствующей. Против нее возражал Нич, приписывавший Цезарю не созидательную, а разрушительную роль190. В качестве одного из решительных противников Моммзена выступил и Г. Ферреро. Для него деятельность Цезаря отнюдь не подчинена какому-нибудь плану, а зависела от случайностей. Цезарь для него не государственный деятель, а гениальный авантюрист, к тому же неудачник. В планах его не было ничего постоянного или определенного. Долги принуждали его быть в союзе с Крассом, а политическая дружба соединяла его с Помпеем. В свое консульство он хотел создать умеренную демократию по типу демократии Перикла. Походы его в Галлию ознаменованы неудачами, а победы — результат случая. По Ферреро, его планы внутренних преобразований полны противоречий, фантастичны и невыполнимы. Неудачная политика привела Цезаря к трагическому концу191.

Критика телеологического взгляда на Юлия Цезаря дана была в «Очерках по истории Римской империи» Р. Ю. Виппера, вышедших в 1908 г. Р. Ю. Виппер один из первых отметил, что большинство построений истории Юлия Цезаря в основе своей порочно, поскольку личность Цезаря ими рассматривалась изолированно от социальной истории. Сам Р. Ю. Виппер рассматривает возвышение Юлия Цезаря в связи с ростом римской державы, в связи с внутренней борьбой, происходившей в Риме, но не учитывает должным образом рабовладельческого характера Римской державы и социальных движений рабов.

В 1918 г. вышла монография Эд. Мейера192, в основе которой лежит противопоставление принципата Помпея и монархии Цезаря. По мнению Мейера, принципат как политическая система, при которой наделенный высшей властью человек защищает аристократию, создавалась при Помпее (см. выше). Цезарь же предвосхитил на много веков развитие Рима. Его идеи и планы могли осуществиться только лишь во времена поздней империи при Константине. Давая систематическое изложение событий с 66 г. до 44 г., Эд. Мейер уделяет известное внимание социальной истории, но политика Цезаря берется им изолированно от социальных движений того времени. И для Эд. Мейера, как и для Моммзена, телеологизм которого он [с. 61] старается разрушить, Юлий Цезарь — носитель высшей государственной идеи, проводник надклассовой политики.

После Эд. Мейера с положениями, близкими ко взглядам Моммзена, выступил Каркопино193. По его мнению, в Риме неизбежно должна была утвердиться монархия. Цезарь интуитивно и на основании опыта осознал необходимость этого перехода. Патриотизм Цезаря сочетался с его демократизмом. Со всей своей гениальностью он определил истинные задачи римской демократии того времени, заботился о примирении требований плебса и нужд провинций. Цезарь выступает убежденным сторонником монархии еще в юности. Опираясь на демократию и войско, он добился неограниченной власти. Утверждению монархии способствовали эллинистические религиозные представления, которые распространялись по всему миру и разносили убеждение в сверхъестественной природе монархической власти. Цезарь стал над сословиями и классами. Победа должна была означать прекращение классовой борьбы, уничтожение политических партий.

Несколько иное отношение к Цезарю в современной английской литературе. Эдкок, автор статей о Цезаре, в «Кембриджской древней истории»194 отрицает стремление Цезаря к царской власти и считает, что он довольствовался теми полномочиями, какие у него были. Эдкок разбирает различные реформы Цезаря, но почти полностью игнорирует его социальную политику.

В работе Сайма, вышедшей в 1939 г., подчеркивается консерватизм Цезаря. Планы основания эллинистической монархии Сайм считает фантазией историков. Цезарь сознавал, что власть нобилитета является анахронизмом, так же как и привилегированное положение римского плебса, когда население Италии получило гражданство. Его автократизм был вынужденным, он ставил своей целью прежде всего ликвидацию последствий гражданской войны. Сайм умалчивает о том, что Цезарь осуществлял внутреннюю и внешнюю политику в интересах римских рабовладельцев.

Большое внимание уделяли Цезарю реакционные буржуазные публицисты. В 1924 г. в Германии вышла книга Гундольфа «Цезарь. История его славы»195. Для автора творцами истории являются великие личности. Гундольф стремится возродить культ героев; таким героем-спасителем, «настоящим человеком» («der richtige Mensch») был для него и Цезарь. Ни социальная [с. 62] борьба, ни политические события не объясняют значения Цезаря. Все дело заключалось в сильной личности Цезаря, которого не поняли ни современники, ни последующие поколения.

Гундольф приходит к заключению, что лишь Ницше, призывавший разбудить дух героических личностей прошлого, по достоинству оценил Цезаря. Исторические рассуждения реакционера Гундольфа подчинены определенной политической задаче: он мечтал о том, чтобы и в Германии в его дни появился «герой-освободитель», якобы подобный Цезарю. Гундольф — предшественник фашизма, и его положения оказали несомненное влияние на фашистских фальсификаторов истории, стремившихся доказать, что успехи Цезаря объясняются тем, что... он был истинным арийцем.

Игнорирование социальной обусловленности истории Юлия Цезаря характерно не только для Германии. В 1925 г. датский литературный критик Георг Брандес выпустил двухтомное сочинение о Цезаре196, в котором говорится, что деятельность Цезаря знаменует собой величайший прогресс, какого могло достигнуть человечество по инициативе отдельного лица. Борьба Цезаря рассматривается Брандесом в плане его личных столкновений со своими политическими противниками. Помпей, Цицерон, Брут, Кассий и другие награждаются Брандесом такими эпитетами, как «бандиты», «предатели», «глупцы» и т. п.

Отказ от установления социальной обусловленности в истории Юлия Цезаря можно считать характерным для всех буржуазных историков (если не считать отдельных попыток). Отказ этот приводит в конечном счете к тем реакционным построениям, которые были созданы немецкими и итальянскими историками фашистского направления и оказали влияние на английских и американских исследователей.

В этом отношении характерна книга Бючана «Цезарь»197, вышедшая в серии кратких биографий великих людей.

Бючан дает краткое изложение событий половины I в. до н. э., объясняя успехи Цезаря особым его призванием, личными качествами198. У Бючана промелькнуло даже замечание о том, что Цезарь победил... как человек Севера! В компилятивной книге Бючана наряду с книгой Эд. Мейера использована, несомненно, и книга Гундольфа, на которую автор хотя и не сослался, но от которой он зависел в своем суждении о какой-то «надисторической» роли Цезаря.

[с. 63] Для итальянской историографии периода фашизма характерной является попытка представить Цезаря как «великого итальянца», создателя империи, возродить которую хотели фашисты. Лишенная исторических черт апологетика доходила иногда до какого-то мистического маразма, странного для XX в. Вот, например, что писал Джованнетти в своей книге «Религия Цезаря»199. «Цезарь заключает пеласгический цикл, один из матриархальных циклов, которые историческая противоположность Восток-Запад образует в пределах средиземноморских цивилизаций. Цикл предшествующий идет от Волчицы Питающей до Весты Градской; теперь последнюю сменяет Веста Цезаря». Трудно понять эти домыслы автора.

Нужно заметить, что традиции «великих итальянцев» не оставлены в Италии и после второй мировой войны. В 1945 г. вышла книга Феррабино «Цезарь»200. Для Феррабино Цезарь — истинный основатель империи. Политика Цезаря и Августа неотделимы, последний лишь проводил то, что намечено было первым. Идея римского мира принадлежит Цезарю, но этот мир Цезарь хотел утвердить при помощи войн. Clementia — «великодушие», «милость» — является одной из главных черт политики Цезаря. Clementia означала примирение со своими противниками, прощение их, забвение прежних политических расхождений; Цезарь делал это не из филантропических побуждений, как рекомендовал впоследствии Сенека, а в интересах общегосударственного единства. Мир, согласие, безопасность, богатство, слияние всех наций в единую римскую также были целями «истинного итальянца» Цезаря, осуществленными в эпоху империи.

Ни с одним из этих положений Феррабино согласиться, конечно, нельзя. Книга его, состоящая из историко-политических рассуждений, показывает, что итальянская историография далеко не преодолела тех положений, какие пропагандировались в 20-х и 30-х годах.

Этот краткий обзор исторической литературы указывает на то, что освещение деятельности Юлия Цезаря в буржуазной историографии всегда имело определенную политическую направленность, отличалось модернизмом, а нередко и реакционностью.

Вопросы социальной политики Цезаря подняты были в русской историографии Р. Ю. Виппером. Советскими историками деятельность Цезаря была поставлена в связь с восстаниями рабов и движением свободной бедноты. Это подчеркивается А. В. Мишулиным в его работе «Спартаковское восстание» [с. 64] и в трудах С. И. Ковалева. В «Очерках по истории древнего Рима» В. С. Сергеев дал характеристику планов и социально-экономической политики Цезаря. Особое значение придается В. С. Сергеевым армии, бывшей главной опорой Цезаря, правление которого можно считать военной монархией, какую впоследствии установят в Риме Северы. Из нашего обзора литературы о Цезаре вытекает важность анализа вопросов, относящихся к социально-политической программе Цезаря, и тех мероприятий, которые ему удалось провести.

ВЛАСТЬ ЦЕЗАРЯ

Обширная, почти необозримая литература о Цезаре оставляет многие вопросы неразрешенными. Наименее освещенным остался вопрос о социальной сущности политики Цезаря. Мы должны отметить, что в оформлении своей политической власти Цезарь шел по пути своих предшественников. Подобно тому как Помпей в 52 г. сосредоточил в своих руках несколько магистратур, так и Цезарь имел различные полномочия.

Подобно Сулле Цезарь добился провозглашения себя диктатором. Этот титул был принят им еще в 49 г., когда он вернулся из Испании и собирался направиться в Грецию для борьбы с помпеянцами. В этот раз Цезарь пользовался диктаторской властью лишь в течение 11 дней; после того как он был избран консулом на 48 г., он сложил диктаторские полномочия и уехал в Грецию.

В 48 г., после битвы при Фарсале, Цезарь был снова назначен диктатором201. Срок диктаторских полномочий при этом не был определен, и они оставались за Цезарем, по-видимому, до конца 46 г. В 46 г. Цезарь был избран диктатором на 10 лет202 и, наконец, в 44 г., незадолго до смерти, сенатским решением он был назван вечным диктатором (dictator in perpetuum)203. Как и во времена Суллы, диктатура принималась не в традиционном значении, а легализовала единоличную, монархическую власть.

Но, кроме диктаторской власти, Цезарь имел и другие полномочия. Будучи диктатором, он одновременно избирался консулом. В 48 г. он получил трибунскую власть — tribunicia potestas204, в том же году ему предоставлено «наблюдение над правами», что было по существу неограниченной цензорской властью. Кроме того, Цезарь в ином значении, чем прежде, [с. 65] принимает титул императора. В республиканскую эпоху солдаты провозглашали императором победоносного полководца и первоначально титул этот сохранялся от победы до окончания триумфа в Риме. Но уже Сулла сохранял его до конца жизни. Титул императора становится у Цезаря составной частью имени — это подчеркивает связь с армией и вместе с тем указывает на военные заслуги. Наконец, Цезарь носит титул «liberator», он называется «отцом отечества» (parens patriae)205. Таким образом, подобно Помпею, Цезарь сосредоточивает в своих руках различные полномочия.

Однако эти титулы не сводились лишь к магистратским обязанностям. Они были значительно шире, некоторые из них (особенно parens patriae) должны были подчеркнуть патриархальную связь Юлия Цезаря, этого потомка Энея и в то же время родственника знаменитого Мария, с римским народом; такое же значение должен был иметь титул императора для войска206.

В таком смысле мы считаем возможным признать употребление термина «imperator» в качестве praenomen’а. Нет, по нашему мнению, оснований усматривать в этом «имени-титуле» указания на верховную власть, на то, что Цезарь был носителем imperium maius, что почетный титул «imperator» превратился в термин, указывающий на сферу компетенции. Такую точку зрения выдвинул недавно Грант207. Нет также оснований [с. 66] думать, что imperator как бы заменил собой наименование rex. Последнее невозможно допустить потому, что этот praenomen был принят впоследствии Августом, не желавшим принимать монархических титулов. Говорить же о превращении титула в обозначение верховного властителя преждевременно. Грант приводит слова Цицерона: «Cum ipse Imperator in toto imperio populi Romani unus esset», опуская «qui», стоящее перед ними, и последующие слова: «esse me alterum passus est». В целом в переводе это означает: «Кто как ты, являющийся единственным императором во всей державе римского народа, терпишь меня другим...»208. Из контекста, таким образом, вытекает, что Цицерон имеет в виду титул, а не обозначение высшей власти.

Вопрос об основе власти Цезаря Грант разрешает так: она основывалась на imperium maius, новом революционном элементе в римском политическом строе, которому были подчинены прочие imperia. И это толкование нуждается в коррективах. Summum imperium, отличный от обычного консульского, Цезарь получил как диктатор. В этом и был смысл обращения к этому старинному институту. Но диктатура Цезаря, как было нами отмечено, легализировала его монархическую власть. Ее нужно рассматривать в общей связи с развитием экстраординарных магистратур, что вызывалось усложнением внешней и внутренней политической жизни. Imperium maius Цезаря, «безграничный» в пространстве и «вечный» во времени, имел своих прецедентов в imperium infinitum Антония Критского и Помпея, когда тому была поручена cura annonae. Но в тех случаях imperium был связан с разрешением определенных задач, у Цезаря же эти задачи стали значительно шире: они распространялись на пожизненное управление государством.

Впрочем, от республиканского характера imperium maius не мог освободиться, поэтому в дополнение и в расширение его Цезарю предоставляется ряд магистратур и полномочий.

Но Цезарь не хотел ограничиться лишь этим нагромождением различных титулов и совмещением в своих руках различных магистратур. Он открыто стремился к неприкрытой монархической власти, к тому, чтобы его официально провозгласили царем.

Как указывалось выше, в исторической литературе неоднократно обсуждался вопрос о том, были ли у Цезаря монархические цели с самого начала его деятельности, или же этот монархический идеал оформился лишь в конце его жизни. Моммзен209 и Каркопино210 указывают, что с юных лет Цезарь [с. 67] мечтал быть монархом. Другие исследователи (Эдкок и Сайм)211 отрицают версию о стремлении Цезаря к царскому титулу. Наконец, третьи (Ферреро, Эд. Мейер и Пайс) полагают, что монархический идеал оформился у Цезаря после победы его над Помпеем, после того, как Цезарю пришлось побывать на Востоке (Пайс говорит даже о том, что монархический идеал Цезаря оформился под влиянием Клеопатры)212.

При разборе этого вопроса мы должны прежде всего отказаться от телеологизма, которым отмечены многие исторические произведения, посвященные Цезарю. Особенно характерно это для Каркопино. В доказательство этих положений приводятся два места из Светония, передающего различные суждения Цезаря. «Республика — ничто, лишь пустое имя без плоти, без блеска». «Сулла был младенцем в политике, коль скоро добровольно сложил с себя диктатуру»213.

Когда Цезарь в качестве квестора был в Испании, он сравнивал свою судьбу с судьбой Александра Македонского: тот в возрасте, в каком был Цезарь, завоевал мир, Цезарь же не совершил ничего замечательного214. Трудно установить подлинность этих слов. Их могли приписать Цезарю после его успехов. Но если даже мы допустим, что слова эти были сказаны Цезарем, они не дают нам права делать заключение о ранних монархических планах Цезаря. Указание на то, что Цезарь превозносил Александра Македонского, вряд ли может иметь особое значение, поскольку в течение ряда столетий, и в эпоху эллинизма и в эпоху Римской республики, Александр Македонский оставался идеалом полководца. Суждение о Сулле не дает еще оснований утверждать, что Цезарь сам тогда хотел стать диктатором. Кроме того, стремление к власти было свойственно многим современникам Цезаря, а проявление этого стремления в раннюю пору деятельности Цезаря не говорит еще о том, что у него задолго до его диктатуры был готовый план государственных преобразований.

Судя по данным, какие имеются в нашем распоряжении, Цезарь в 58 г. не мог предвидеть не только то, что произойдет через десять лет, но и то, к чему приведет движение Клодия.

Нет оснований выделять Цезаря из круга его современников. Подобно последним он стремился к упрочению своего влияния, значения в обществе (dignitas), к популярности.

После заключения первого триумвирата первенствующее место в нем занимал Помпей; Цезарь, отправляясь в Галлию, [с. 68] мог рассчитывать лишь на то, чтобы приобрести авторитет полководца. Лишь тогда, когда у Цезаря сосредоточились значительные военные силы и когда он стал обладателем огромных средств, он мог надеяться на захват единоличной власти. На разрыв с Помпеем Цезарь пошел не без колебаний.

Но выступая против Помпея, Цезарь, конечно, не руководствовался теми мотивами, о которых он говорит в своих записках. Цезарь имел в виду захват власти, к чему стремился и Помпей, о чем мечтали и другие современники, но Цезарь был настойчивее и лучше, чем другие, учитывал положение. Нельзя поэтому считать диктатуру его временной мерой, вызванной гражданской войной, как полагают Эдкок215 и до известной степени Сайм216. Верно, что монархические идеи Цезаря оформились после победы над Помпеем и пребывания на Востоке, но, конечно, не под влиянием Клеопатры, а под влиянием объективных условий. В результате многовекового развития в эллинистических странах установились определенные монархические традиции, обеспечивающие господство над обширными территориями. Римский политический строй, отражавший строй города-государства, не мог удовлетворять потребностям римской державы, превратившейся в конце II и начале I в. в мировое государство. Естественно было поэтому заимствование того политического опыта, какой имели страны Востока. Единовластие Цезаря, базирующееся на сочетании различных республиканских полномочий и магистратур, не было в достаточной степени последовательным и не внушало должного авторитета. И Сулла после захвата власти стремился дать ей религиозное обоснование. Цезарь, противопоставлявший себя обычно Сулле, шел по тому же пути.

Роль религиозного обоснования власти для жителей восточных провинций несомненна, но какое оно имело значение в Риме — вопрос этот представляется довольно сложным. С одной стороны, наблюдается упадок государственной религии, распространяется рационализм среди высших слоев римского населения, но с другой — наблюдается повышенный интерес к сверхъестественному, особенно среди средних и низших слоев римского населения. Учения о конце мира и о пришествии избавителя, проникавшие в Рим вместе с мистическими культами еще с начала II в., находили немало приверженцев. Мессианистические представления217, принесенные в Рим с Востока, [с. 69] получают особенно широкое распространение со времен Суллы. Этому содействовали социальные условия. Римский плебс представлял собой в этническом отношении далеко не однородную массу. Среди плебеев было немало уроженцев Востока, которые сами или отцы их прибыли в Рим, а затем получили свободу и добились римского гражданства. Восточные представления о конце мира и пришествии избавителя сочетались со старыми этрусско-римскими представлениями о конце века. В годы потрясений мысли о гибели Рима, о наступлении нового века приобретали особенную силу. Гибели Рима ожидали в 83 г. Ожидание это было основано на толковании Сивиллиных книг, и предсказания гаруспиков базировались на этрусском учении о веке, которое предсказывало, что в 83 г., когда исполнится десять веков со дня гибели Трои, должна погибнуть и вторая Троя — Рим, основанный потомками Энея. Борьба между Суллой и марианцами, начавшаяся в 83 г., способствовала пропаганде этого предсказания, а пожар Капитолия как будто свидетельствовал о его исполнении. Но так как Рим продолжал существовать, то к десяти векам прибавили три десятилетия, каждое из которых ознаменовалось вещими событиями (в 83 г. — пожар Капитолия, через десять лет, в 73 г. — грех весталок, сопровождавшийся их оправданием). Гибели Рима ожидали в 63 г.218 Эти поправки к более раннему пророчеству создались, несомненно, в промежуток между 73 и 63 гг., в период между восстанием Спартака и заговором Катилины.

Напряженная политическая борьба приводила к ожиданиям чего-то необычного, вспоминали старые приметы и искали помощи у предсказателей. В 65 г., рассказывает Цицерон, на Капитолии молнией повреждены были памятники. Собрали гаруспиков со всей Этрурии, которые предсказали избиение граждан, пожар, гражданскую войну и гибель Рима, если не будут умилостивлены боги219.

В 56 г., около того времени, когда происходило свидание в Луке, сенат обратился к гаруспикам по поводу землетрясения, ударов молний и других явлений, которые признаны были чудесными220. Ответ гаруспиков чрезвычайно любопытен. В нем говорилось, что все эти явления указывают на забвение многих религиозных обычаев. Кроме того, в ответе гаруспиков было предупреждение, что вражда между оптиматами должна прекратиться, иначе провинции перейдут под власть одного, [с. 70] войско будет разбито и власть римлян ослабнет221. Несомненно, что ответ этот был составлен под влиянием сенаторских групп, враждебных Помпею, и содержал намеки на положение его после предоставления ему imperium maius в связи с cura annonae. Клодий, использовав ответ гаруспиков в своих целях, доказывал, что он имеет в виду Цицерона и гнев богов вызван осквернением места, посвященного богине Свободы, но возвращенного Цицерону.

Дошедшая до нас речь Цицерона посвящена опровержению доводов Клодия и доказательству того, что именно сам он, Клодий, имеется в виду в предсказании гаруспиков. Весь этот эпизод показывает, что религия использовалась как орудие политической борьбы, и по мере обострения последней все чаще прибегали к таким средствам, которые могли поразить противника своею неожиданностью.

Несомненно, Цезарь учел особенности религиозного мышления римлян и постарался использовать их в политических целях. Суждений самого Цезаря, касающихся религиозного характера его власти, не сохранилось. В дошедших до нас «Записках» иррациональный момент в объяснениях событий почти отсутствует. У Светония и Плутарха мы найдем больше рассказов о чудесных явлениях, связанных с походами Цезаря, чем у самого Цезаря.

Могла ли иметь какой-нибудь успех в Риме монархическая агитация, дающая религиозное обоснование власти одного человека? История II и I вв. знает немало антимонархических демонстраций, но для уроженцев Востока, которых было много среди плебеев, монархическая власть была привычной. Эти люди приносили в Рим свои религиозные представления, и общественное мнение подготовлялось постепенно к монархической власти благодаря инфильтрации разнообразных религиозных идей, характерных для эллинистического Востока.

Эллинистические верования, отличавшиеся и б[b]о[/b]льшим разнообразием и б[b]о[/b]льшей интимностью, получили широкое распространение. Наряду с учениями о конце мира распространились и учения о добром царе-избавителе, которые сливались со старым римским представлением о первых царях — родоначальниках римского государства и римского могущества.

В сознании среднего римского человека было, с одной стороны, отвращение и пренебрежение к царской власти, особенно тогда, когда вспоминался Тарквиний Гордый или последние эллинистические царьки (то воевавшие с Римом, то униженно выпрашивавшие у него милости); с другой — уважение [с. 71] к царям-создателям римского государства и главных его учреждений, особенно к Ромулу и Нуме Помпилию222.

Уже в самом начале своей политической деятельности Цезарь говорил, что род Юлиев восходит к самой богине Венере223. Цезарь использовал распространенную в то время легенду о том, что основателем могущества в Лациуме был сын богини Венеры Эней, прибывший из горящей Трои. Сын же Энея — Юл считался родоначальником рода Юлиев. Венера была одной из популярнейших в Риме богинь. Образ ее соединился с различными эллинистическими божествами. Цезарь построил и с большим торжеством посвятил в 46 г. храм Венере Прародительнице, которой воздавались особенные почести.

Среди представителей рода Юлиев было немало членов жреческих коллегий. В 85 г. Цезарь стал жрецом Юпитера, в 73 г. сделался понтификом, а в 63 г. был избран великим понтификом (pontifex maximus) и в качестве такового являлся как бы главой римской религии. Естественно поэтому, что свой трактат о римской религии Варрон посвятил Цезарю224.

Подтверждением этому служат и нумизматические данные. На лицевой стороне денария, выпущенного Цезарем в Галлии (табл. I, 1), изображен был слон, попирающий дракона. Цезарь использовал «ученый» домысел о том, что cognomen его происходит от мавретанского слова, обозначающего «слон», который присвоен был одним из Юлиев225. На оборотной стороне монеты изображены были предметы жреческого обихода: simpulum (ковш), кропило, жертвенный топор, шапка Фламина. Это указывало на жреческие звания Цезаря (топор был атрибутом великого понтифика). На других ранних монетах Цезаря изображается покровительница рода Юлиев Венера или богиня Pietas. Реверсы монет указывают на победы Цезаря в Галлии, а может быть, и в Испании (над помпеянцами) (табл. I, 3). Прославлению рода Юлиев посвящена монета, на аверсе которой представлена богиня Венера, а на реверсе — Эней, несущий на левом плече отца своего Анхиза, а в правой руке Палладий (табл. I, 4). Изображение дано в традиционной форме, прототипом которой может служить найденная недавно этрусская статуарная группа VI—V вв.226 Вряд ли можно согласиться с предположением, что изображение на монете Энея должно указывать на связь рода Юлиев с Востоком227. Скорее оно должно было [с. 72] подчеркнуть божественное происхождение рода Юлиев и благочестие его прародителя. В этой, несомненно, связи находится и изображение на других монетах богини благочестия (Pietas). На золотой монете 46 г., отчеканенной префектом города Авлом Гирцием, на аверсе изображена Pietas с чертами пожилой женщины, на реверсе — предметы жреческого обихода (табл. I, 6); на другой золотой монете того же года, отчеканенной, по-видимому, на Востоке (табл. I, 5), представлены только жреческие предметы (на аверсе — жертвенный топор и ковш, на реверсе — ритуальный сосуд и жезл авгура).

Итак, божественное происхождение рода, его благочестие, жреческое свое достоинство — вот черты, которые Цезарь стремится подчеркнуть наряду с указанием на свои военные заслуги.

По сенатскому постановлению 44 г. изображение Цезаря должно было чеканиться на монетах228. Это был первый случай, когда правящее в Риме лицо при жизни изображалось на монете. Эмиссия 44 г. была, видимо, значительна. До нас дошло немало монет, на которых изображена голова Цезаря с лавровым венком (иногда в знак жреческого сана голова Цезаря покрыта), а на реверсе представлена богиня Венера, опирающаяся на жезл и держащая в правой богиню Победу (табл. I, 7, 8). На других монетах появляется изображение земного шара — символа мирового господства.

Символика на монетах Юлия Цезаря стоит, таким образом, в тесной связи с его религиозной и династической политикой.

Были и чисто внешние признаки, характеризующие монархизм Цезаря. После триумфа он появляется в пурпурной одежде, которая надевалась прежде лишь во время триумфов и которая была, по традиции, у римских царей. Статуя Цезаря помещается в храме Квирина, этого обожествленного Ромула, на Палатине. Статуя его ставится вместе со статуями семи легендарных римских царей; над его домом был сделан свод, как над храмом. И, наконец, еще при жизни Цезарь был как бы обожествлен. Дион Кассий пишет по этому поводу: «Наконец, его прямо называли Юпитером Юлием и определили посвятить храм ему и богине милости, а также подобно жрецу Юпитера Антония сделали его жрецом»229.

Относительно особого жречества говорит в одной из своих филиппик Цицерон: «Est ergo flamen ut Ioui, ut Marti, ut Quirino, sic diuo Julio M. Antonius»230.

[с. 73] Из одной надписи мы узнаем, что Цезарь назывался богом при жизни. Эта надпись гласит: «М. Saluio Q. f. Venustro decurioni benefico Caesaris»231.

Таким образом, уже при жизни, в 45 и 44 гг., Юлий Цезарь официально считается обожествленным, что следует рассматривать как проявление монархического начала.

Аппиан рассказывает, что, когда в 44 г. Цезарю была предоставлена пожизненная диктатура и присуждены другие почести, сенат во главе с консулом Марком Антонием пришел к нему, чтобы его поздравить; Цезарь принял сенаторов сидя232. Такое отношение к сенату не было обычным.

Несомненно, что оформление этого монархического идеала противоречило римским традициям. Поэтому правы те исследователи, которые указывают на влияние эллинистического Востока233. Цезарь считал своим идеалом Александра Македонского, и может быть, увлечение его Клеопатрой объясняется не только страстью стареющего полководца, но и желанием сблизиться с этим последним отпрыском наследников Александра Македонского. Недаром незадолго до смерти Цезаря Клеопатра появилась в Риме и статуя ее была помещена в храме Венеры Прародительницы.

15 февраля 44 г. Марк Антоний всенародно предложил Цезарю корону. Цезарь отказался от нее, и этот отказ вызвал бурные аплодисменты у присутствовавшей в театре толпы. Этот факт, свидетельствующий об антимонархических устремлениях римского плебса, приводится большинством источников. Решающее значение имеет свидетельство Цицерона234; по другой версии, которую передает Николай Дамасский, народ кричал: «Радуйся, царь! » (χ α ῖ ρ ε, β α σ ι λ ε ῦ )235. Нет оснований отвергать совсем эту версию. Николай Дамасский основывает свои известия на достоверных источниках. Его сообщение указывает, [с. 74] что в толпе были сторонники монархии, приветствовавшие провозглашение Цезаря царем.

15 февраля Цезарь отверг царскую диадему, но провозглашение его царем имелось в виду в ближайшем будущем. Было найдено старинное предсказание Сивиллы, что победу на Востоке может одержать лишь человек, имеющий царскую власть, а в это время Цезарь готовился к походу против парфян236.

С ОЦИАЛЬНЫЕ ОСНОВЫ РИМСКОГО ЦЕЗАРИЗМА

Вопросы историко-юридические, как и вопросы политической истории, не должны заслонять вопрос о социальной сущности власти Цезаря. Монархические начала власти, юридическое и религиозное обоснование которых у Цезаря, как показано выше, играло большую роль, были социально обусловлены, а не были выражением каких-то честолюбивых устремлений. Цезарь шел к единовластию не потому, что «любил монархию как таковую», как думает Каркопино, а потому, что так понял интересы тех групп рабовладельцев, на которые он опирался.

Проблема социальной истории, если она и затрагивается в некоторых современных буржуазных исследованиях, играет все же второстепенную роль. Изложение событий показало, насколько сложна была обстановка в Риме. Пути исследования интересующей нас проблемы, несомненно, представляют трудности и требуют особых замечаний.

Отметим прежде всего, что социальные основы политики Цезаря в буржуазной литературе характеризовались не историками, у которых на переднем плане стояла личность Цезаря, политические события его времени и юридические основы его власти, а писателями социологического направления.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒