Новый защитник самодержавия, или Горе

г. Л. Тихомирова¹

<...> В нашем отечестве образование этого класса² имеет еще большее значение. С его появлением изменяется самый характер русской культуры, исчезает наш старый, азиатский экономический быт, уступая место новому, европейскому. Рабочему классу суждено завершить у нас великое дело Петра³. Довести до конца процесс европеизации России, Но рабочий класс придаст совершенно новый характер этому делу, от которого зависит самое существование России как цивилизованной страны. Начатое когда-то сверху, железной волей самого деспотичного из русских деспотов, оно будет закончено снизу, путем освободительного движения самого революционного из всех классов, какие только знала история.<...>

Очерки по истории материализма⁴

<...> Современные историки культуры охотно говорят о каменном, бронзовом и железном веке. Это деление доисторического времени исходит из главного материала, служившего для производства оружия и утвари. Эти эпохи делятся на различные периоды, например на период обтесанного и на период полированного камня. Следовательно, историки культуры не совсем закрывают глаза на технологию ископаемых. К сожалению, они обыкновенно довольствуются в этой области общими замечаниями, могущими приводить к одним только общим местам. И они удаляются в эту область только благодаря отсутствию других данных, за отсутствием чего-либо лучшего. Но ее оставляют, как только в истории в собственном смысле находятся другие данные, которые кажутся более достойными человека и его разума.<...>

Несколько слов в защиту экономического материализма⁵

<...> Общественный человек есть продукт длинного зоологического развития. Но культурная история этого человека начинается лишь с тех пор, когда он, не довольствуясь присвоением готовых даров природы, сам начинает производить нужные для него предметы потребления. Размеры и характер этого производства в каждое данное время определяются состоянием производительных сил. Первый толчок к развитию производительных сил дает сама природа, т. е. окружающая человека географическая среда. Но по мере того как растет значение производства и жизни общественного человека, растет также и значение общественной среды для развития производительных сил. Чтобы производить, люди должны стать в известные отношения к природе. Но этого мало. Общественный процесс производства предполагает также известные взаимные отношения между самими производителями. Эти взаимные отношения между производителями определяются в каждое данное время состоянием производительных сил. Каждый новый великий исторический шаг в развитии производительных сил вызывает целый переворот во взаимных отношениях производителей, а вместе с тем и во всем общественном устройстве.<...>

Основные вопросы марксизма⁶

<...> Третьим примером того, как неизбежны теперь попытки материалистического объяснения всех сторон человеческой культуры, может служить работа Франца Фейергерда (Feuerherd): «Die Entstehung der Stile aus der politischen Oekonomie», erster Teil, Braunschweig und Leipzig 1902*. Фейергерд говорит: «Сообразно господствующему способу производства и той форме государства, которая им обусловливается, рассудок людей направляется в известные стороны и остается недоступным для других. Поэтому существование каждого стиля (в искусстве. — Прим. авт.) предполагает существование таких людей, которые живут при вполне определенных политических условиях, производят при вполне определенных отношениях производства и имеют совершенно определенные идеалы. Когда даны эти причины, тогда люди создают соответствующий им стиль с такою же естественною необходимостью и неизбежностью, с какой происходит процесс беления холста, чернеет бромистое серебро и в облаках появляется пышная радуга, как только солнце, как причина, вызывает все эти следствия»**. Это, конечна, так, и очень интересно то обстоятельство, что это признается историком искусства. Но когда Фейергерд переходит к объяснению происхождения различных греческих стилей экономическим состоянием древней Греции, у него получается нечто слишком схематичное. Мы не знаем, вышла ли вторая часть его работы: мы не интересовались этим, потому что для нас было ясно, как плохо владеет он современным материалистическим методом этих учений. По своей схематичности его рассуждения напоминают рассуждения наших доморощенных Фриче и Рожковых, которым, как и ему, надо пожелать прежде всего и больше всего изучения современного материализма. Только марксизм может спасти всех их от схематизма.<...>

О книге В. Виндельбанда⁷

<...> Однако остановимся сначала на том, что мы назвали удачными намеками нашего автора. Вот наиболее замечательные из них. Виндельбанд говорит: «Мы вправе видеть во все времена благороднейшую задачу философии именно в том, что она образует самосознание развивающейся культурной жизни. Она делает это косвенно и непроизвольно, бессознательно и полусознательно также там, где мыслитель, по-видимому, следует — и думает, что он следует, — исключительно своему индивидуальному влечению познания, своим мотивам интеллектуального удовлетворения, по возможности свободным от всех потребностей окружающего мира. Именно потому важное значение философских систем кроется в конечном счете не в преходящих формулах их понятий, а в тех содержаниях жизни, которые находят в ней свое прояснение...» «Точно так же и здесь, при взгляде на ход развития, через которое прошел народ в девятнадцатом столетии, мы везде должны рассматривать теории как осадок жизни, — и это не только позволительно, но даже диктуется, тем более что вопрос о том, каково отношение теории к жизни, какова жизненная ценность теории, составляет один из коренных вопросов самого этого развития» (стр. 5 – 6.). Это как нельзя более справедливо. И именно потому, что это как нельзя более справедливо, надо признать до последней степени наивными тех людей, которых удивляют выражения вроде: «буржуазная философия», «пролетарская теория» и т. п. Ведь если философия представляет собою «самосознание развивающейся культурной жизни», то естественно, что в ту эпоху культурного развития, которая характеризуется преобладанием буржуазии в общественной жизни, сама философия — все господствующие направления — носит на себе печать буржуазности. Это само собой понятно. Не менее понятно и то, что, когда пролетариат начинает восставать против господства буржуазии, тогда в его среде начинают распространяться теории, выражающие собою его антибуржуазные стремления. Конечно, всякий научный взгляд может быть понят поверхностно и односторонне. Его поверхностное и одностороннее понимание отдельными лицами или целыми группами лиц может привести к уродливым, смешным, карикатурным выводам; это мы знаем; это мы видели на примере наших Шулятиковых⁸, Богдановых⁹, Луначарских¹⁰ и пр. и пр. Но существует ли, но может ли существовать такой научный взгляд, который был бы застрахован от неправильного понимания его людьми, недостаточно подготовленными к его усвоению? Такого взгляда нет и быть не может. Как ни смешны Шулятиковы, Богдановы и Луначарские, как ни уродуют они учение Маркса, и все-таки учение это правильно. И как ни злоупотребляет тот или иной «ум недозрелый, плод недолгой науки» выражениями вроде: пролетарская теория, буржуазная философия и пр., выражения эти не перестают быть теоретически правомерными; пролетарские теории, а также и буржуазная философия существуют в действительности, как различные стороны «самосознания развивающейся культурной жизни». С этим ничего не поделаешь. Остается только принять это к сведению и к руководству. А принять это к руководству — значит понять, что современная философия Западной Европы, в которой так сильно господствует буржуазия, не может не быть самосознанием этой последней. К сожалению, эта весьма простая истина очень туго проникает теперь в умы даже тех людей, которые, вообще говоря, стоят на стороне рабочего класса. Вот почему люди эти, как у нас, так и в Западной Европе, очень часто с большой ревностью распространяют философские теории, представляющие собою последнее слово буржуазной реакции против освободительных стремлений пролетариата. Это очень печальное зрелище, на созерцание которого мы осуждены самим ходом европейского культурного развития.<...>

О книге Г. Риккерта¹¹

<...> Так как материалистическое объяснение истории есть единственное научное истолкование исторического процесса — как это мы видим из того обстоятельства, что к нему все чаще и чаще прибегают в своих специальных работах даже такие ученые, которые и слышать не хотят ни о каком материализме, — то писатели, в силу своих классовых предрассудков не способные понять и усвоить его себе, по необходимости попадаются, когда стараются выработать себе общий взгляд на историю, в тупой переулок более или менее остроумных, но всегда произвольных и потому бесплодных теоретических построений. К разряду таких произвольных построений относится и теория Риккерта.

Она сводится к делению эмпирических наук на две группы: генерализующих — т.е., попросту, обобщающих — наук о природе и индивидуализирующих наук о культуре. Естественные науки, говорит Риккерт, «видят в своих объектах бытие и бывание, свободное от всякого отнесения- к ценности; цель их — изучить общие абстрактные отношения, по возможности законы, значимость которых распространяется на это бытие и бывание. Особое для них только «экземпляр». В другом месте он, вслед за Кантом, выдвигает понятие природы как бытия вещей, поскольку оно определено общими законами (стр. 38). И этому понятию он противопоставляет понятие исторических явлений.

«У нас нет подходящего одного слова, которое, аналогично термину " природа", могло бы охарактеризовать эти науки как со стороны их предмета, так и со стороны их метода. Мы должны поэтому остановиться на двух выражениях, соответствующих обоим значениям слова " природа". Как науки о культуре, названные науки изучают объекты, отнесенные к всеобщим культурным ценностям; как исторические науки, они изображают их единичное развитие в его особенности и индивидуальности; при этом то обстоятельство, что объекты их суть процессы культуры, дает их историческому методу в то же время и принцип образования понятий, ибо существенно для них только то, что в своей индивидуальной особенности имеет значение для руководящей культурной ценности. Поэтому, индивидуализируя, они выбирают из действительности в качестве " культуры" нечто совсем другое, чем естественные науки, рассматривающие генерализирующим образом ту же действительность, как " природу". Ибо значение культурных процессов покоится в большинстве случаев именно на их своеобразии и особности, отличающей их от других процессов, тогда как, наоборот, то, что у них есть общего с другими процессами, т. е. то, что составляет их естественнонаучную сущность, несущественно для исторических наук 6 культуре» (стр. 142–143).

В этих выписках явно обнаруживается слабость теории Риккерта. Оставляя пока в стороне вопрос о культурной ценности, замечу прежде всего, что если значение всякого данного исторического процесса заключается именно в его своеобразии — а это справедливо, — то этим еще вовсе не оправдывается противопоставление естествознания истории, или, как выражается Риккерт, наук о природе наукам о культуре. Дело в том, что между естественными науками есть такие, которые, отнюдь не переставая быть естественными, являются в то же время историческими. Такова, например, геология. Особый предмет, которым занимается эта наука, вовсе не есть для нее «только экземпляр». Нет. Геология изучает именно историю земли, а не какого-нибудь другого небесного тела, как история России изучает историю нашего отечества, а не какой-нибудь другой страны. История земли «индивидуализирует» ничуть не меньше, чем история России, Франции и т. п. Стало быть, она совсем не укладывается в рамки того деления, которое пытается установить Риккерт. Наш автор и сам чувствует, что с этой стороны у него обстоит далеко не ладно. Он пытается поправить его тем, что признает существование «промежуточных областей», в которых исторический метод переходит в область естествознания (стр. 147 и след.). Но это признание ровно ничего не спасает.

Для примера он берет филогенетическую биологию. «Хотя она работает исключительно при помощи общих понятий, — соглашается он, — но эти понятия все же составляются таким образом, что исследуемое ею целое рассматривается с точки зрения его единственности и особенности» (стр. 148). Однако это обстоятельство ничего не говорит, по его мнению, против его принципов деления наук: «Подобные смешанные формы делаются, наоборот, благодаря им, понятными именно как смешанные формы» (стр. 150). Но беда в том, что история представляет собою совершенно такую же смешанную форму, как и филогенетическая биология или геология. Если эти две последние науки принадлежат к «промежуточной области», то к ней же принадлежит и история. А если это так, то разрушается само понятие о названной области, потому что, по Риккерту, область эта есть та, которая лежит между историей и естествознанием.

Риккерт надеется спасти положение также указанием на то, что «вообще интерес к филогенетической биологии, по-видимому, потухает» (стр. 152). Может быть, это и так. Но дело совсем не в этом. Оно в том, какого метода держались ученые, пока интересовались этой наукой. А он был тот самый, которого держатся ученые, занимающиеся всеобщей историей. Кроме того, интерес, например, к геологии вовсе не «потухает». А ведь существования одной этой науки достаточно, чтобы опровергнуть предлагаемый Риккертом принцип деления наук.

Наш автор ссылается еще на то, что филогенетической биологии приходится оперировать с такими понятием, как «прогресс» и «регресс», которые имеют смысл лишь с точки зрения ценности (стр. 151). Но указываемое им обстоятельство отнюдь не решает вопроса о том, какого метода держится филогенетическая биология. Ведь и о геологии можно сказать, что она интересует человека главным образом как история планеты, на которой совершается развитие человеческой культуры. И с этим можно, пожалуй, согласиться. Но даже согласившись с этим, все-таки надо будет признать, что «существенно» в глазах геолога, как такового, не то, что относится к каким бы то ни было культурным ценностям, а то — и только то, что помогает ему понять и изобразить объективный ход развития земли.

То же и в истории. Неоспоримо, что каждый историк сортирует свой научный материал — отделяет существенное от несущественного — с точки зрения известной ценности. Весь вопрос в том, какова природа этой ценности. А на этот вопрос совсем нельзя ответить тем утверждением, что в данном случае ценность принадлежит к категории культурных ценностей. Совсем нет! Как человек науки — и в пределах своей науки — историк считает существенным то, что помогает ему определить причинную связь тех событий, совокупность которых составляет изучаемый им индивидуальный процесс развития, а несущественным то, что не имеет сюда отношения. Стало быть, мы имеем здесь дело совсем не с той категорией ценностей, о которых говорится у Риккерта.

У Риккерта обобщающему естествознанию противопоставляется история, изображающая данные процессы развития в их индивидуальном виде. Но, кроме истории (в широком смысле), есть еще социология, которая занимается «общим» в такой же мере, как и естествознание. История становится наукой лишь постольку, поскольку ей удается объяснять изображаемые ею процессы с точки зрения социологии. Поэтому она относится к социологии совершенно так же, как геология относится к «обобщающему» естествознанию. А из этого следует, что Риккертово противопоставление наук о культуре наукам о природе лишено всякого серьезного основания.<...>

Предисловие к книге А. Деборина

«Введение в философию диалектического

материализма»¹²

<...> Как же объяснить возникновение тех систем, в которых точкой отправления служит дух, а не природа"?

За ответом на этот вопрос приходится обратиться прежде всего к истории культуры.

Известный английский этнолог Эд. Б. Тэйлор¹³ давно уже сказал, что сущность спиритуалистической философии, в ее противоположности философии материалистической, коренится в первобытном анимизме. Это может быть принято за парадокс. Кроме того, иной читатель заметит, пожалуй, что этнологи вообще мало компетентны в истории философии. Такому читателю я отвечу, что в данном случае мнение этнолога — по крайней мере отчасти — разделяется одним весьма известным историком философии. В своем талантливом сочинении, посвященном «греческим мыслителям», Теодор Гомперц¹⁴ признает, что учение Платона об идеях имеет значительное сходство с воззрениями некоторых первобытных племен, выросшими на анимистической основе. Но к чему ссылаться на авторитеты? Взглянем на дело своими собственными глазами. Что такое анимизм? Это попытка дикаря объяснить явления природы. Как ни слаба, как ни беспомощна эта попытка, она неизбежна при условиях жизни первобытного человека.

В своей борьбе за существование он совершает известные действия, которыми причиняются известные явления. Таким образом, он привыкает смотреть на себя как на причину этих явлений. Судя по аналогии с собой, он думает, что и все остальные явления вызываются действиями существ, подобно ему имеющих известные ощущения, потребности, страсти, рассудок и волю. Но он не видит этих существ и потому считает их «духами», при обычных условиях недоступными его внешним чувствам и только в исключительных случаях непосредственно действующими на них. На почве этого анимизма возникает религия, дальнейшее развитие которой определяется ходом общественного развития. <...>

<...> Кроме того, надо помнить еще и вот что. Хотя анимистические представления возникают и в течение некоторого времени продолжают существовать совершенно независимо от взгляда дикаря на свои обязанности по отношению к тому обществу, к которому он принадлежит, но уже довольно рано этот взгляд начинает сочетаться с названными представлениями. Впоследствии же, на более высоких ступенях культуры, анимистические представления, складываясь в более или менее стройные системы религиозных верований, очень прочно срастаются с понятиями людей о своих взаимных обязанностях. На эти обязанности начинают смотреть как на заповеди богов. Религия освящает нравственность, сложившуюся в данном обществе, а также и все другие его «устои».<...>

Примечания

¹ Брошюра, имеющая подзаголовок «Ответ на брошюру " Почему я перестал быть революционером" », была издана в Женеве в 1889 г. Тихомиров Лев Александрович (1852 – 1923) — бывший землеволец, член Исполнительного комитета «Народный воли».

² Г. В. Плеханов имеет в виду рабочий класс.

³ Речь идет о Петре I.

⁴ Работа была завершена в 1893 г., опубликована в 1896 г. в Штутгарте.

⁵ Статья представляет собой ответ на статью В. А. Гольцева «Об экономическом материализме» и была опубликована в журнале «Русская мысль» в 1896г. (№ 9).

⁶ Работа была написана в 1907 г. для сборника, подготовлявшегося к 25-летию со дня смерти К. Маркса. Вышла отдельной брошюрой в Петербурге в мае 1908 г.

⁷ Статья была опубликована в виде рецензии в журнале «Современный мир» (1910. № 1). Винделъбанд Вильгельм (1848 – 1915) — немецкий философ-неокантианец.

⁸ Шулятиков Владимир Михайлович (1872 – 1912) — русский литературный критик, социал-демократ.

⁹ Богданов (Малиновский) Александр Александрович (1873 – 1928) — русский философ, ученый, политический деятель.

¹⁰ Луначарский Анатолий Васильевич (1875 – 1933) — социал-демократ, публицист, искусствовед, советский государственный и общественный деятель.

¹¹ Статья в виде рецензии на книгу Г. Риккерта «Науки о природе и науки о культуре» (на русском языке была издана в 1911 г.), опубликована в журнале «Современный мир» (1911. №9). Риккерт Генрих (1863 – 1936) — немецкий философ и социолог.

¹² «Предисловие» было написано Г. В. Плехановым в конце 1915 г. и опубликовано в книге А. Деборина в 1916 г. Деборин Абрам Моисеевич (1881 – 1963) — русский советский философ, академик АН СССР.

¹³ Тэйлор (Тайлор) Эдуард Бернетт (1832 – 1917) — английский исследователь первобытной культуры.

¹⁴ Гомперц Теодор (1832 – 1912) — немецкий историк философии, филолог.

Владимир Ильич ЛЕНИН

1870 – 1924

ЛЕНИН (Ульянов) Владимир Ильич — теоретик марксизма, продолжатель революционного учения К. Маркса и Ф. Энгельса, основатель Российской социал-демократической партии (позже — РКП(б), ВКП(б), КПСС) и Советского государства. В 1887 г. он окончил Симбирскую классическую гимназию и поступил на юридический факультет Казанского университета. За участие в студенческом движении он был арестован и выслан под надзор полиции. В 1891 г. окончил экстерном юридический факультет Петербургского университета. В юношеские годы мировоззрение Ленина формировалось под влиянием революционно-демократической идеологии (особенно трудов Н. Г. Чернышевского) и передовой русской литературы. В 1888 г. в Казани он вступил в революционный кружок, организованный Н. Е. Федосеевым, с тех пор начал изучение работ Маркса, Энгельса и Плеханова и стал убежденным марксистом. Переехав осенью 1893 г. в Петербург, Ленин сам организует марксистские кружки, пропагандирует революционную теорию среди передовых рабочих, становится руководителем петербургских марксистов. Изданная в 1894 г. работа Ленина «Что такое " друзья народа" и как они воюют против социал-демократов? » ознаменовала начало качественно нового этапа в развитии марксизма, в том числе в развитии марксистской философии.

В 1895 г. Ленин создает в Петербурге Союз борьбы за освобождение рабочего класса, ставший зачатком марксистской партии в России. В декабре 1895 г. Ленин был арестован и находился в тюрьме 14 месяцев; в 1897 г. был отправлен в ссылку в Сибирь (с. Шушенское), где пробыл до 1900 г. В годы ссылки он продолжал изучать труды основоположников марксизма, классическую философскую литературу (Канта, Гегеля, французских материалистов и др.), вел переписку на философские темы.

В начале 1900 г. он уезжает за границу, где начинает выпускать первую общерусскую газету «Искра», сыгравшую большую роль в возникновении марксистской партии в России в 1903 г.

В своей научной работе Ленин большое внимание уделял совершенствованию и развитию материалистической диалектики, которую он называл «душой марксизма», его «коренным теоретическим основанием». Он показал многогранность диалектики как теории развития, раскрыл значение для науки и практики основных законов диалектики, обращая особое внимание на необходимость «диалектической обработки истории человеческой мысли, науки и техники» («Философские тетради»).

Ленину принадлежит заслуга конкретизации и дальнейшего развития маркcистского учения об общественно-экономических формациях. Он подчеркивал, что общество представляет собой «социальный организм» на определенной ступени исторического развития, которому присущи свои особенные законы функционирования и развития, отмечал, что понятие общественно-экономической формации обнимает собой все существенные стороны общества на данной ступени его существования: способ производства, различные формы политических, правовых и идеологических взглядов и соответствующих им учреждений, семейные отношения и их формы и т. д. Ленин считал величайшим завоеванием марксистской философии материалистическое понимание истории, в которой он видел научный фундамент для изучения закономерностей общественного развития, определения путей совершенствования общества и развития культуры.

Исследуя вопросы экономического, политического и духовного развития общества в новую эпоху, Ленин развил все стороны марксистской социологии. Особое значение имеют его исследования по вопросам о классах и классовой борьбе, о государстве и революции, о роли народных масс в эпоху социалистической революции, его идеи относительно новых форм проявления общих закономерностей общественного развития в условиях социалистического строительства, о соотношении экономики и политики, о культуре и культурной революции, о социалистической морали, воспитании молодежи и сохранении культурного наследия. Ленин разработал теорию социалистической культуры, раскрыл реакционные попытки некоторых представителей Пролеткульта отгородить пролетарскую культуру от лучших традиций мировой культуры. Он призывал молодежь овладеть всем богатством культуры, выработанной человечеством в его историческом развитии.

Сочинения

1. Ленин В. И. Полное собрание сочинений: В 55 т. 5-е изд. М., 1971 –1975.

Литература

1. Большая Советская Энциклопедия. 3-е изд. Т. 14. Литература к статье «Ленин В. И.»

2. Владимир Ильич Ленин. Биография: В 2 т. М., 1989.

Предыдущая 13 14 15 16 17 18 192021 22 23 24 25 26 27 28 Следующая