Культура и история: потребность в переживании социального опыта или основания исторической культурологии

Историческая культурология — это наука, изучающая историю цивилизации и культуры с позиций не исторической, а культурологической методологии и методов познания.

Приступая к рассуждению о предмете, объекте, методе и иных спецификациях исторической культурологии, следует прежде всего определиться в отношении к вопросу о целенаправленности истории как социального движения и достоверности ее как науки. С точки зрения философии позитивизма и опирающейся на нее социальной науки, история априорно лишена какой-либо телеологичности, целеориентированности, внутренней осмысленности, а является просто совокупным результатом коллективной жизни людей. Я не отрицаю наличия определенных закономерностей в жизни и динамике общества. Но реализация этих закономерностей в разных случаях имеет столь индивидуальную «окраску», что выделение каких-то общих для всех обществ, универсальных законов может проводиться лишь на самом высоком уровне абстракции. То есть — это скорее результаты философского упо-

рядочения представлении о динамике жизни, нежели практики самой жизни. Я бы даже рискнул дать самостоятельное определение историческому процессу, как динамике реализации людьми коллективных форм их жизнедеятельности и накопления оправдавших себя образцов соответствующего социального опыта. В таком случае историческое знание (наука) может быть определено как особый способ описания и систематизации наиболее социально значимых процессов и результатов осуществления людьми своей социальности, т. е. технологий коллективного существования. Обращаю внимание на то, что речь идет прежде всего о способе, избранном нами — заинтересованными лицами — для описания событий прошлого, систематизированных нами же тем или иным образом по тем или иным основаниям, удобным для нас.

Возникает вопрос, отчего же история выглядит столь логичной и последовательной, что порой просто поражает нас своей выраженной векторностью и мистической телеологичностью? Отвечу известной максимой: истинно лишь то, во что мы сами веруем. Не веруйте, не убеждайте себя в особой мистике истории, и она окажется не более систематичной и последовательной, чем наша повседневная жизнь. Это мы искусственно систематизируем хронологическую последовательность событий, иначе нам просто не удастся сколь-либо складно их описать. Но это вовсе не значит, что реальная совокупность событий социального бытия столь же упорядочена, как мы ее описываем. Впрочем, это в равней мере не означает и того, что социальное бытие менее упорядочено, чем мы это видим или нам хочется это видеть. Вопрос в том, что каждый из нас понимает под достаточной степенью упорядоченности событий, чтобы манифестировать ее как неотъемлемое свойство истории.

Сразу же уточню свою позицию по поводу распространенного различения двух «историй»: как совокупности реальных событий прошлого и как науки, описывающей это прошлое. На мой взгляд, практически все, что мы знаем о прошлом, — это и есть совокупность текстов, созданных теми или иными людьми, описывающих это прошлое с большей или меньшей степенью субъективности. Знакомство с первоисточниками —археологичес-

кими, документальными и другими свидетельствами, сообщающими об исторических фактах в их подлинной уникальной конкретике, — удел узких профессионалов, которые обобщают, систематизируют и «переводят» сумму изучаемых ими фактов на язык связного повествования, так или иначе отражающего их собственную интерпретацию и навязывающего нам их авторское понимание этого материала. Здесь уместно вспомнить о теории «нарратива» и сослаться на авторитет философов постмодернизма. Мир для человека открывается только в форме «повествования»; его авторство есть неизбежная интерпретация этого мира, а все, что предполагается существующим за пределами такой истории, есть фикция. Это профессиональный метод изложения истории как рассказа, к которому я отношусь с полным уважением, сам — как историк — при необходимости делаю то же самое и потому отдаю себе отчет о масштабах авторского личностного переживания истории и степени авторской интерпретативности в ее изложении. Этот принцип доминирует в произведениях художественной литературы и искусства, в традиционных преданиях, мифах и легендах, суммой сведений которых и культурной традицией, сформировавшейся именно в недрах художественной культуры, в существенной мере формируется историческая эрудиция всякого общества. Я не говорю уже о религиозной традиции, историчность информации которой в данном случае даже не обсуждается, но место которой в наших массово распространенных взглядах на историю велико до чрезвычайности. Поэтому вопрос о том, что имеется в виду под историей — подлинные события или их интерпретации, данные историками, писателями, художниками, философами, религиозными пророками и т. п., — не имеет значения; культурное сознание и представления об истории (как мировой, так и особенно национальной) во всяком обществе формируются почти исключительно на сумме авторизированных рассказов о прошлом.

Другой вопрос, обладает ли все это субъективно проинтерпретированное знание объективной социокультурной значимостью? Думаю, что обладает настолько, насколько такого рода значимость вообще присуща любому оценочному подходу, зависящему от социального контекста, в котором оно создается. В от-

личие от законов естественных наук, которые не поддаются интерпретации с точки зрения интересов общества, гуманитарное знание всегда оценочно, всегда отражает интересы и ценности какого-то общества, социальной группы и т. п., что, собственно, было доказано еще философами-неокантианцами и М. Вебером. Оно значимо постольку, поскольку дает основания для психологической комфортности членов данного общества, его самооценки и самоидентификации, является той или иной формой «оправдания» его прошлого и настоящего, особенностей его культуры, нравов, обычаев и пр. Оно дает возможность теоретически обобщить и отрефлексировать социальный опыт коллективного существования, накопленный многими поколениями предков. С этой точки зрения гуманитарное знание (включая историческое), как и искусство, обладает высочайшей социальной значимостью. Оно основа нашей психологической уверенности в себе как в обществе. Но никаких объективных законов мироустройства оно (как и искусство) не открывает, поскольку подобные законы, как об этом свидетельствуют естественные науки, не поддаются ценностной интерпретации. Атомный вес водорода или строение клетки ДНК не могут обладать большей ценностью для России и меньшей для Франции. А вот деятельность Наполеона Бонапарта имеет безусловно разную ценность для французов и русских. Это значит, что, в отличие от клетки ДНК, история Наполеона имеет разные культурные смыслы для разных обществ и ценна именно этой разностью.

Если история по определению не может иметь никаких объективных (не обусловленных интересами какого-либо конкретно-исторического общества) смыслов и целей, это значит, что сами люди наделяют историю собственными смыслами и целями, которые в свою очередь являются их особым образом отрефлексированными жизненными интересами и потребностями. Когда Я (мое общество) не в состоянии аргументировать свои особые права на исполнение именно моих желаний, быть может, противоречащих чьим-то чужим, когда Я не могу оправдать свое преимущественное право на жизнь по сравнению с соседом, Я объявляю все это закономерностью истории, религиозной истиной, на-

циональной потребностью, политической необходимостью и т. п. На самом деле, это лично мне (моему обществу) нужно, чтобы все было именно так, а не как-либо иначе, лично Я (мое общество) компенсирует таким образом свои психологические (исторические, национальные) комплексы и лично мне (моему обществу) удобно оправдать свои действия какой-то объективной логикой истории.

Даже не вдаваясь в подробное рассмотрение эволюции жизни на Земле, мы видим, что от низших форм к более высоким шло непрерывное усиление значимости фактора коллективных форм существования особей, фактора социальности, ассоциированности как основного механизма популяционного выживания и воспроизводства. А межпоколенное поддержание коллективных форм жизни — это уже социальное воспроизводство группы, т. е. воспроизводство «правил игры», на основании которых эта коллективность сохраняет свою устойчивость. В свою очередь эти «правила игры» не задаются кем-либо извне, а вырабатываются самим членами ассоциации в процессе накопления практического опыта коллективной жизнедеятельности. Не берусь описывать, каким образом этот опыт аккумулируется у растений, но у животных это происходит на уровне генетически наследуемых инстинктов, а у людей — на уровне разумного поведения, ориентированного на социально наследуемые культурные образцы.

Столь же показательной является эволюция механизмов адаптации разных форм жизни. У растений приспособление к изменению условий существования выражается в мутации видовых морфологических черт, у животных изменчивость видовых признаков дополняется локальной адаптацией отдельных особей и популяций посредством изменения стереотипов их поведения, выражаемой, в частности, в их обучаемости (классический пример — цирковая дрессировка). У человека же после этапа формирования основных расовых типов морфологическая адаптация фактически свелась к незначительным элементам акселерации, главные же результаты приспособления выразились в перемене характера, способов поведения и сознания, но особенно — его социальных форм,

т. е. коллективного взаимодействия людей в процессах их жизни и деятельности.

Я не буду очень оригинальным, если назову описываемые явления коллективной человеческой жизни словом «культура». С позиций сторонников биологической теории антропогенеза, культура людей — функциональный аналог того, что у животных мы называем биологическими механизмами выживания и популяционного воспроизводства в естественной среде; только у людей — такого рода механизмы работают в условиях социальной среды, т. е. по отношению к другим человеческим коллективам. Таким образом, практически вырабатываемые способы выживания и социального воспроизводства в конкретных социальных условиях, описанные в их динамике, — это и есть история того или иного сообщества. Следовательно, круг замкнулся. Культура — это способ выживания и воспроизводства социального человека в истории, а смысл истории мы находим в динамике накопленного социального опыта выживания и воспроизводства, т. е. в культуре.

Вы вправе спросить, а где же в этой схеме высокие духовные порывы, творчество, креативное начало, имманентно заложенные в человеке? Духовность, на мой взгляд, — это манифестация некоторых идеальных форм осуществления социальности, т. е. воплощенных социальных конвенций по поводу «правил игры» коллективного сосуществования людей. В этом смысле духовность «разлита» по всему «телу культуры» любого общества настолько, насколько эта культура социально детерминирована (а других культур не бывает по определению). Поэтому любое социально значимое событие в жизни общества или отдельной личности несет в себе по меньшей мере «отблеск» этих идеальных форм, а порой выражает их в весьма очевидных проявлениях.

Таким образом, я прихожу к выводу (подозревая, что являюсь далеко не первым в этом убеждении), что понятия «история» и «культура» в существенной мере тождественны. История — это описание динамики того, что в статике описывается как культура. Отсюда смысл истории в том, чтобы быть описанной динамикой культуры; а смысл культуры в том, чтобы быть актуальной историей. Когда история и культура рас-

ходятся в этом тождестве, появляется такой феномен как памятник. Памятник — это культурный артефакт, переживший свою актуальную историю, остающийся семантическим свидетельством прошлого, но социально уже не актуальный.

Можно сказать, что культура — это предмет истории, это совокупность того, что может быть систематически описано в качестве повествования (текста), создающего образ сколько-нибудь целостного прошлого, но культура — это также и смысл истории, это такой социальный опыт коллективной жизни и деятельности людей, значимость которого заслуживает того, чтобы обязательно быть систематически описанным в качестве истории. В таком случае понятия «общая история» и «история культуры» различаются весьма условно. Следует заметить, что культурологическая наука скептически относится к принятому у историков разделению культуры на материальную и духовную как на разные предметы исследования (скорее речь может идти о различении непосредственно утилитарной и символико-текстовой составляющих в любом продукте человеческой деятельности). Поэтому представляется справедливым понимать под историей культуры обычную всеобщую историю, но рассматривающую исследуемый материал под определенным углом зрения ради выявления уникальных параметров социального опыта коллективного существования и социального воспроизводства всякого конкретно-исторического общества в его уникальном пространстве и времени.

Жизнь людей сочетает в себе биологические процессы, происходящие в их организмах, с двигательной и умственной активностью, направленной на взаимодействие с внешней средой. Целеориентированная активность (преследующая осознаваемые человеком цели) называется деятельностью. В конечном счете, любая деятельность инициируется теми или иными интересами и потребностями человека и направлена на их удовлетворение. Но люди живут не по одиночке, а коллективами (сообществами). И удовлетворение интересов и потребностей одного члена коллектива в принципе не должно нарушать интересы и мешать

удовлетворению потребностей другого. Иначе совместное сосуществование людей окажется практически невозможным. Решая эту проблему, люди постепенно вырабатывают сложную систему «правил игры» — совокупность таких способов удовлетворения своих индивидуальных и групповых интересов и потребностей, которые являются социально приемлемыми, допустимыми по своей социальной цене и последствиям, т. е. стимулируют социальную интеграцию членов сообщества и не наносят вреда их социальной консолидированности, снимают накапливающиеся противоречия и напряжения в их совместном бытии, а по возможности и повышают уровень их солидарности, взаимопонимания и взаимосогласованности в деятельности. Эта система «правил игры» или «социальных конвенций» коллективного существования и взаимодействия людей называется культурой.

Такого рода «социальные конвенции» совместного бытия людей реально воплощаются во множестве разнообразных проявлений. По этим правилам выстраивается искусственная материально-пространственная среда человеческого существования «второй мир», создаваемый людьми в дополнение к первому — естественному, — насыщенный материальными и информационными продуктами человеческой деятельности. Эти «конвенции» регулируют мотивы и формы поведения и взаимодействия людей между собой. На их основе разрабатываются методологии и методы получения рациональных знаний об окружающем мире и рождаются образы собственной фантазии, реализуемые в различных интеллектуальных текстах или художественных произведениях, и т. п. И все это осуществляется людьми не любыми способами, а более или менее нормированными, социально допустимыми, отобранными на основании длительного социального опыта существования данного сообщества, которым приданы функции определенного рода «культурных эталонов», т. е. образцов, по которым общество разрешает и рекомендует осуществлять ту или иную деятельность. Разумеется, далеко не все и не всегда делается в полном соответствии с этими эталонными образцами и требованиями. По тем или иным причинам люди, удовлетворяющие свои интересы и потребности, нарушают сложившие-

ся «социальные конвенции»; такое поведение обычно называется «антисоциальным» и подвергается различным санкциям со стороны общества (от морального неодобрения до крайних форм насилия). Таким образом, в культуре цель никогда не оправдывает средства. Средства являются допустимыми, только если они культурно санкционированы (законами, религией, традициями, обычаями, господствующей моралью и т. п.).

Описанный срез относится к области социальных реалий культуры, т. е. к сфере организационной практики социального бытия, регулируемой такими подсистемами, как хозяйственная, политическая и правовая, функционирующими, разумеется, не только как специализированные отрасли деятельности, но и на уровне повседневной жизни людей в виде обычаев, нравов, морали и пр. Однако люди не только механически выполняют предписанные им нормы социального общежития и поведения, но и осмысливают их, интерпретируют, систематизируют, спорят о способах их применения и т. д. Эти задачи решаются в рамках процессов познания, осмысления и накопления социально значимой информации, происходящих в областях философии, религии, науки и искусства, также функционирующих как на специализированном, так и на обыденном уровнях. Этот срез можно условно назвать культурой интеллектуальных рефлексий и образных интерпретаций все тех же «правил игры» коллективного существования людей. Основным продуктом, вырабатываемым этими подсистемами, являются «культурные тексты», аккумулирующие в себе теоретически обобщенный и проинтерпретированный отдельными авторами социальный опыт и выражающие его в таких феноменах как социальные ценности и идеалы. Под ценностями и идеалами в данном случае понимаются все те же эталоны социального опыта, нормы социальной адекватности и культурной компетентности, но трансформированные в образы социальной престижности, причастность к которым открывает человеку доступ к большему объему и лучшему качеству различных социальных благ (т. е. средств удовлетворения интересов и потребностей, о которых шла речь с самого начала). Культура интеллектуальных рефлексий прежде всего формулирует и задает людям эталон-

ные образцы такого рода ценностей, типов нормативного поведения, этических принципов, нравственных идеалов и других социально предпочитаемых способов осуществления жизнедеятельности, связанных с задачами удовлетворения ими своих материальных нужд, интеллектуальных потребностей, эмоциональных влечений, властно-распорядительных и психико-компенсаторных стремлений, статусных и иных социальных притязаний. Наконец, еще один срез культуры включает в себя подсистемы социальной коммуникации и трансляции социального опыта от поколения к поколению (т. е. воспроизводства общества как социокультурной целостности и личности человека как адекватного члена этой целостности). Сюда относятся вербальные (словесные) и невербальные языки, которыми пользуются люди, институты образования и воспитания, средства массовой информации, а также ряд подсистем, с помощью которых осуществляется накопление и хранение социально значимых знаний и «культурной памяти» сообщества (библиотеки, музеи, архивы и др.). Последние играют большую роль в процессах «окультуривания» человека, становления его как личности, т. е. как члена того или иного культурного сообщества; вне этого личности не бывает, а человек вырастает просто биологическим индивидом. В этом блоке, как правило, не создаются собственные «культурные тексты» общесоциального значения, а лишь реализуются технологии внедрения такого рода «текстов» в сознание людей.

Существенная часть описанных культурных процессов происходит в сообществах более или менее стихийно в рамках обыденной коллективной жизни людей. Вместе с тем многие такие процессы организуются и регулируются сообществом целенаправленно. Инструментами такой организации и регуляции являются социальные институты — специализированные структуры (государственные, общественные, частные), занимающиеся производством описанных выше «культурных текстов», внедрением их в сознание людей, а также практическим регулированием их жизнедеятельности в соответствии с ценностями и нормами, принятыми в данном сообществе. Эта социокультурная регуляция охватывает по существу все

стороны жизни сообществ, и в ней принято выделять специализированные институты общеэкономической, общеполитической и общеправовой сфер, а также некоторые другие, более частные. Те же институты, которые производят собственно «культурные тексты» и осуществляют регуляцию в сферах интеллектуальной и духовной жизни людей — в религии, искусстве, образовании, информации и иных, относящихся к областям познания и коммуницирования, накопления и трансляции опыта в его наиболее общих социальных параметрах, — принято называть культурными институтами (в узком смысле слова «культурный»). Комплекс приемов и принципов управления культурными институтами со стороны государства и общества называется культурной политикой. Что же касается той части культурных норм, которые функционируют не в институциональной, а в повседневной жизни людей, то их регулятором являются в основном культурные традиции, исторически сложившиеся в данном сообществе. Иначе говоря, совокупность культурных традиций — и есть культурная политика общества по отношению к его членам, только реализуемая не в институционализированной, а в обыденной сфере социального бытия. Однако все сказанное относится главным образом к социальному (т. е. групповому, коллективному) аспекту существования культуры. Но фактическим субъектом культурных процессов всегда является отдельный человек, который ведет себя не только как пассивный «продукт окультуривания», т. е. механический исполнитель усвоенных им культурных образцов и норм, но и как их активный интерпретатор. Человек творчески развивает культурные образцы и нормы, порождает новые культурные формы и т. п. Именно в процессе такого рода интерпретаторской и инновационной практики и происходят изменения в культуре — от микроскопических до общеисторических. Причин подобной вариативности в исполнении культурных предписаний множество, но наиболее распространенной является потребность в адаптации — приспособлении людей к складывающимся природным и социальным (историческим) обстоятельствам, в которых им приходится действовать. В

целях поддержания комфортного существования (и особенно состояния психологической комфортности) человек должен все время упорядочивать свои связи с окружением, приспосабливать усвоенные им культурные нормы и идеалы к меняющимся условиям их применения. Такого рода гибкость, пластичность человеческой психики, способность к сочетанию жестких нормативных установок культурной традиции с их вариативно-творческим исполнением, является, видимо, необходимым свойством психологического выживания человека в мире. С этой точки зрения культура представляет собой совокупный опыт, приобретенный в процессе социализации индивида и нашедший свое отражение в психологическом облике личности (в отличие от психических свойств, унаследованных им генетически). Таким образом, культура — это еще и главная «связующая нить» между личностью и ее социальным окружением, способ существования человека в обществе и мире.

Помимо внутренней структуры (связанной с разделением социальных функций между людьми, складывающимся в ходе их совместной жизни), культура обладает еще и имманентной (внутренне присущей ей) динамикой. Эта динамика выражается, во-первых, в порождении новых социокультурных явлений (феноменов), изменчивости (развития или, напротив, деградации) по ходу времени уже имеющихся, и отмирании (или изменении значения, смысла, символической нагрузки) тех, что утратили свою социальную актуальность; во-вторых, во взаимодействии культурных феноменов между собой в процессе их функционирования; и, в-третьих, культурная динамика проявляется в процессах объединения отдельных культурных явлений в системные (стало быть, организованные, иерархизированные и т. п.) целостности и их функционировании и взаимодействии уже в качестве частей этих системных целостностей, а также в развитии или деградации и распаде. Традиционно принято делить культурную динамику на социальную, в ходе которой меняются преимущественно лишь актуальные формы (продукты) социокультурного бытия людей, и историческую, в ходе которой меняются сами технологии (способы) осу-

ществления социальной жизнедеятельности сообществ, принципы их коллективной организации и регуляции, познания и коммуникации. При этом прежние институты социального воспроизводства общества оттесняются в область приватного бытия людей, а их место занимают совершенно новые институты и способы трансляции социального опыта.

Все эти проблемы изучаются многими социальными и гуманитарными науками, а вопросами наиболее общего, универсального характера — формирования, существования и изменчивости культуры как целостного явления — занимается специальная отрасль знания культурология. В отличие от социологии, изучающей наиболее общие законы динамики и устойчивости форм коллективного существования людей, психологии, изучающей законы психической деятельности, а также этнологии, изучающей законы формирования национальных особенностей культурного бытия людей, культурология исследует законы порождения ценностно-смыслового содержания социальной жизни человека, тексты, в которых это содержание манифестируется, и соответственно языки (как вербальные, так и особенно невербальные), на которых это содержание передается от индивида к индивиду, от поколения к поколению.

Поскольку все явления, изучаемые культурологией, имеют какое-то историческое происхождение и, как правило, подвержены историческим изменениям, в недрах культурологической науки складывается особое направление исследований, которое концентрируется именно на проблемах исторической динамики культуры, происхождения культурных феноменов, изменчивости фундаментальных принципов и технологий организации и осуществления социальной жизнедеятельности сообществ. Это направление в последние годы получило название исторической культурологии. Историческая культурология при этом занимает «стыковое пространство» между философией истории и культуры (как направлениями философского знания), теорией культуры (культурологической наукой), «классической» историей культуры (как исторической наукой), «отраслевыми» историями различных специализированных сфер человеческой

деятельности (как правило, разделами соответствующих профильных наук), а также социологией и этнографией.

С точки зрения культурологии, история — это динамика порождения, функционирования и изменения различных содержаний и форм совместной жизни людей (прежде всего — локальных сообществ — народов). Человечество, общество, личность — это субъекты истории и культуры, порождающие и изменяющие содержания и формы своей жизни. Технологии и результаты (способы и продукты) подобной социально значимой деятельности — это объекты культурологического исследования. Что же касается специфических содержаний и смыслов, воплощенных в этих результатах (продуктах) деятельности, которые складываются в реальном историческом пространстве и времени и отражают неповторимый социальный опыт существования того или иного сообщества, — это и есть предмет культурологического познания, называемый словом «культура».

Человеку, изучающему историю культуры и цивилизации, очень важно видеть принципиальное различие между объединениями людей, существовавшими и поныне существующими как социальные реалии (кровнородственные, этнические, лингвистические, политические, религиозные, социально-функциональные, социально-статусные и иные группы) и объединениями, фигурирующими в научной литературе как культурные типы. Под последними имеются в виду не реальные социальные сообщества людей, а совокупности черт определенного культурного сходства у тех или иных народов, которые выделяются учеными по различным основаниям (единство уровня социокультурного развития, общность религии, единообразие традиций и форм в деятельности институтов социальной регуляции, близость художественно-стилевых черт культуры и т. п.), ради удобства описания и классификации изучаемых феноменов. К подобным образцам искусственно формируемой культурно-исторической типологии относятся, например, цивилизации, хозяйственно-культурные и историко-этнографические общности, художественные стили, исторические эпохи, стадии

и периоды. При этом следует помнить, что такого рода типология является лишь техническим инструментарием науки. Для того, чтобы что-либо изучать, нужно это «что-либо» по каким-то признакам выделить из фонового окружения, дать ему название, описать и даже несколько абсолютизировать его отличительные, атрибутивные черты. Именно таким образом родились понятия «первобытность» и «Средневековье», «мезолит» и «неолит», «Античность» и «Возрождение», «буддийская» и «мусульманская» цивилизации, «готика» и «барокко», «индустриальная» и «постиндустриальная» эпохи и т. п. Никаких целостных социальных объединений людей, имевших подобные названия, в истории никогда не было. Вся эта классификация — продукт науки последних веков. Поэтому культурологу так важно уметь отделить исторические социальные реалии от модельных построений, созданных исследователями в процессе изучения этих реалий.

Далее. Культура в абсолютно «замороженном» состоянии (гомеостазе со средой, определяющей ее социальную устойчивость) может существовать только в исключительно сложных природных условиях (так называемые «экологические культуры» архаических сообществ, весь энергозапас которых уходит на поддержание подобного гомеостаза). В исторически более динамичных условиях и обстоятельствах «социальные конвенции» совместного бытия создаются сообществами не «навсегда»; каждое новое поколение должно с большей или меньшей радикальностью переосмысливать, обновлять, развивать или по крайней мере творчески реинтерпретировать их (с позиций нового социального опыта, в зависимости от степени модернизированности или традиционности данного сообщества и т. п.), вырабатывать новые эталонные образцы — «культурные тексты» (в религии, философии, искусстве, общественном сознании) и реализовывать их в уже новых исторических условиях существования, переводить их на новые, более актуальные языки и коды культуры и транслировать следующим поколениям в постоянно обновляемом виде. И производить все эти трансформации, сохраняя в основном более или

менее выраженнную лояльность к историческому опыту и традициям своих предков. Кажется, что это взаимоисключающие установки. Но, как свидетельствует история, иным образом устойчивая коллективная жизнь у людей не получается. Это вечное противоречие между авторитетом истории, опытом «отцов» и новыми актуальными потребностями «детей», разрешаемое в очень трудных творческих исканиях человеческого разума, в логически почти необъяснимых своими неожиданными поворотами и импровизациями эмоций и интуиций человеческого таланта, в явных адаптивных решениях и скрытых имманентных коллизиях соперничества и компромиссов между разными ценностными установками различных социокультурных групп и т. п.— в совокупности представляет собой культурную традицию общества. Современная наука понимает под традицией не абсолютно застывший слой механически воспроизводимых образцов поведения и суждений, а живой, пульсирующий процесс бесконечных интерпретаций подобных образцов, не отменяющий их в принципе, но постоянно воссоздающий в новых проявлениях и выражениях, адаптированных к новым жизненным ситуациям. Это и есть культура, или по крайней мере то, что понимает под этим словом культурологическая наука.

1 2 345 6