Графические признаки насилия в изобразительной продукции детей

⇐ ПредыдущаяСтр 4 из 16Следующая ⇒

На сегодняшний день существует большое количество публикаций, в основном американских, посвященных исследованию графических признаков перенесенного детьми насилия. Предметом повышенного внимания среди специалистов в области психического здоровья, в первую очередь арт-терапевтов, становится обнаружение графических индикаторов перенесенного сексуального насилия (Cohen & Phelps, 1985; Sidun & Rosenthal, 1987; Hibbard & Hartmann, 1990). Такие индикаторы нередко привлекаются в ходе участившихся судебных расследований. В США, например, имеются случаи использования детских рисунков в качестве свидетельств совершенного преступления, при этом арт-терапевты иногда участвуют в расследовании в качестве экспертов.

Наряду с арт-терапевтами, поиском графических индикаторов перенесенного сексуального насилия занимаются клинические психологи, используя с этой целью различные графические методики. Так, в литературе описаны некоторые подходы к выявлению перенесенного сексуального насилия с использованием рисуночных тестов (DiLeo, 1996; Jacobs, Hashima & Kenning, 1995; Pinto & Bombi, 1996). Chantler, Pelco и Mertin (1993) сравнили изображения человеческих фигур, выполненных двумя группами детей — перенесших и не перенесших сексуальное насилие. Эти авторы указывают на значительно более частое наличие в рисунках детей, пострадавших от насилия, таких признаков изображений, как «обрезанные или укороченные руки, плохая интегрированность частей тела и отсутствие ног».

Кауфман и Вол (1992) изучали рисунки детей предпубертатного возраста, перенесших сексуальное насилие. Результаты их исследования свидетельствуют о более частом наличии при изображении человеческих фигур таких признаков, как «обрезанные» конечности, заштрихованный или отсутствующий рот и глаза, неровная поза, заштрихованные или оторванные гениталии и плохая интегрированность частей тела.

В то же время существует высокий риск гипердиагностики на основе анализа изобразительной продукции участников арт-терапевтического процесса или детей, проходящих клинико-психологическое обследование, направленное на оценку их состояния и выявление психологических последствий насилия. Согласно исследованиям Мэрфи (2001), лишь треть опрошенных ею арт-терапевтов Великобритании считали оправданным использование «графических индикаторов» сексуального насилия у детей. Большинство полагали, что «графические индикаторы» являются слишком жесткими и «культурно детерминированными». Кроме того, изобразительная продукция, создаваемая в ходе арт-терапии, часто связана с контекстом психотерапевтических отношений. Респонденты отмечали субъективный характер образов и сложность их однозначного толкования, с чем связывалась нецелесообразность их использования для получения свидетельств насилия.

В целом, изобразительная продукция и способы обращения детей с разными изобразительными материалами отличаются большей вариабельностью по сравнению со взрослыми, а потому значение визуальньно-графических индикаторов насилия не следует переоценивать. Символические элементы изображения, имеющие большую значимость в диагностике сексуального насилия у взрослых, не могут при работе с детьми рассматриваться в качестве надежных индикаторов насилия уже потому, что способность к символической экспрессии проявляется у детей в процессе арт-терапии постепенно.

Такой экспрессии зачастую предшествуют досимволические изобразительные формы и простейшие манипуляции с материалами.

Если говорить о наиболее характерных для перенесших насилие детей изобразительных проявлениях, то, согласно Сей-гару (1990), такие дети нередко стараются смешивать разные краски и материалы, которые они затем размазывают по плоской поверхности или помещают в какую-либо емкость для того, чтобы арт-терапевт сохранил их в надежном месте. Подобного рода работы могут выражать некую «тайну», которую ребенок должен был до этого держать в себе самом.

В изобразительной деятельности перенесших сексуальное насилие детей часто отмечается обильное использование воды или иной жидкости или добавление к ним иных материалов. Ребенок, как правило, стремится сохранить подобный раствор или «кашу» в течение нескольких недель, закрывая его в какой-либо емкости. Иногда дети заявляют, что этот раствор является «ядом» или «лекарством».

Элдридж (2000) приводит многочисленные примеры смешивания пострадавшими от насилия детьми самых разных материалов. Создаваемую ими смесь они нередко ассоциируют с фекалиями или пищевыми продуктами. Так, Элдридж приводит в качестве примера работы одного мальчика, который был увлечен смешиванием разных красок и созданием из них «грязи». То, что у него получалось, он обычно хранил в баночках. Он также добавлял в созданные смеси все, что попадалось ему под руки — даже мух и опилки: «Он словно стремился к тому, чтобы смесь вобрала в себя как можно больше всяких вещей для того, чтобы быть «настоящей грязью» (с. 38).

Художественные объекты и материалы нередко становятся для таких детей своеобразным «козлом отпущения». Дети совершают с ними деструктивные действия (Sagar, 1990; Levinson, 1986). Нередко деструктивные манипуляции приобретают особенно активный характер, приводя к загрязнению окружающей среды и самого ребенка. Иногда при этом дети испытывают трудности в контейнировании сложных переживаний и их деструктивные действия направляются на специалиста или на самих себя.

Многие респонденты-арт-терапевты в исследовании Мэрфи (2001) отмечали стремление детей портить «хорошие» или «чистые» рисунки путем их закрашивания, сжигания или протыкания: «Эта тенденция определенным образом связывалась с тем, что дети, являющиеся жертвами насилия, сами склонны его совершать. Гнев и желание наказать обидчика направляются на изобразительные материалы и являются причиной повреждения уже созданных образов. Глиняные фигурки протыкаются или сминаются. Дети могут бросить сырую глину в рисунок, на котором изображен обидчик, они также могут сминать готовые рисунки и бросать их в мусорное ведро, топтать их или рвать на куски».

Как отмечает Мэрфи (2001), «Дети также используют изобразительные материалы необычным образом. Они накладывают один слой краски на другой, заворачивают материалы в бумагу или ткань, а затем разворачивают их. Кроме того, они иногда имеют склонность выбирать те материалы, которые обычно не используются в художественной работе, а также любые иные материалы и предметы, находящиеся в кабинете. Запах изобразительных материалов имеет для них большое значение, они с удовольствием используют глину, мыло, воду или краску, нередко нанося их на свою кожу. Раскрашивание ладоней и рук, а также лица, по-видимому, передает переживаемое ребенком состояние «внутренней загрязненности» и «хаоса». По этой же причине некоторые дети весьма настороженно относятся к нанесению краски на свои кожные покровы, и процедура смывания краски представляет для них особую значимость. Поэтому они нередко просят арт-терапевта помочь им помыться, по-видимому для того, чтобы быть уверенными в том, что они «чистые»».

Некоторые перенесшие насилие дети в процессе изобразительной работы неосознанно «проигрывают» травматичную ситуацию вновь и вновь, словно стараясь обрести над ней контроль. В то же время, учитывая символическую, метафорическую природу художественных образов, ребенком, как правило, не осознается их связь с конкретными обстоятельствами насилия. В то же время осознание связи образов с конкретными обстоятельствами жизни может происходить в определенный момент терапии спонтанно или благодаря интервенциям со стороны специалиста.

Элдридж (2000) описывает случай из своей практики, когда перенесший насилие мальчик раскрашивал в ходе арт-терапевтического занятия куклу красным цветом. Затем он стал обмазывать ее цементом и клеем. В следующий раз, когда он получил в школе выговор, он еще раз раскрасил куклу. Его первыми словами в процессе работы были следующие: «Это похоже на кукольную порнографию».

Для перенесших насилие детей также характерно создание изображений ущербных или неполноценных персонажей, а также таких, которые испытывают страх и отчаяние, либо находятся в опасной для них ситуации. Это может отражать особенности самовосприятия таких детей. Подобные особенности образа «я» детей — жертв насилия хорошо проявляются как в спонтанной, так и организованной изобразительной деятельности, в том числе при использовании некоторых проективных графических методик, например, тестов Сильвер. Применение этих тестов с целью диагностики перенесенного насилия дополнительно обсуждается в следующей главе.

По мнению Мэрфи (2001), некоторые рисунки детей — жертв насилия свидетельствуют об их попытках преодолеть психическую травму посредством механизма «расщепления»: это проявляется в поляризации изображения на две части, отражающие разные грани переживаний — положительную и отрицательную.

В художественной деятельности детей из неблагополучных семей, переживших насилие, а также тех, кто оказался свидетелем сцен насилия, часто присутствуют повторяющиеся элементы. Такие дети используют искусство для самоуспокоения, часто применяя повторяющиеся линии, штрихи и точки при рисовании, смешивая и накладывая краски друг на друга или при работе с глиной делая повторяющиеся удары или другие движения.

В последние годы для определения признаков перенесенного насилия в изобразительной продукции детей стали применяться специальные арт-терапевтические диагностические методики, такие как рисуночные тесты Сильвер и диагностическая рисуночная серия (ДРС). Данные об использовании рисуночных тестов Сильвер приводятся в следующей главе. Сведения о диагностическом потенциале ДРС приводятся ниже.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒