Особенности композиции романов И. Бобровского.

⇐ ПредыдущаяСтр 11 из 13Следующая ⇒

В нашем исследовании мы исходим из наиболее общепринятого, традиционного понимания данного термина: поэтика - это целостная система тех художественных средств (образной структуры, композиции, сюжета, поэтической речи), выбор которых обусловлен определенными идейно-тематическими задачами произведения или замыслом писателя и характерно для анализируемого жанра или манеры писателя (113, 288).

Системный анализ поэтики романов Бобровского с особой художественной организацией изображаемого материала дает возможность говорить о целом ряде изобразительных приемов автора, которые делают его романы исключительно оригинальными, неповторимыми: отражение, изображение стихии народной жизни, труда и творчества - через особую повествовательную технику, через образы, через слово.

Поэтика романов Бобровского подчинена задаче выявить подлинную, глубинную правду о немецкой истории, о немецкой жизни — так, как ее понимает Бобровский, - ненавязчиво проводимой полемике против «германской политики». Альфред Курелла говорит о романе «Мельница Левина»: «Используя языковое умение и свое творческое воображение,

И. Бобровский рисует в этом романе реальную картину жизни Западной Пруссии перед наступлением нового столетия и на примере простой истории подводит нас к трагическим событиям, которые происходили в недавнем прошлом. Этой книгой, в которой ставится чрезвычайно важная национальная тема, автор поэтически осмысливает взаимоотношения немцев и поляков в прошлом» (19, 192). Поэтика несёт на себе печать жанровой специфики прозы Бобровского, заключает и проявляет в себе идейный план произведений, исторические взгляды Бобровского, его понимание истории (как жизнь народа, его деятельность, его дух, его творчество, язык и т. д.). Народная жизнь выводится писателем на первый план, она, а не официальная Германия — главное и определяющее в немецкой действительности. Романы Бобровского построены таким образом, что в них как бы берет слово народ, народная стихия, а также выразители народного духа - художники, поэты, музыканты. Народная, трудовая Германия оживает на страницах романов Бобровского, он дает слово именно народной Германии, тем, кто, по его мнению, является её истинным представителем, её " голосом". Стихия народной жизни определяет и стихию народной духовной жизни, народного творчества, народного языка, речи, песен и т. д. «Мне необходимо правильно читать и хорошо говорить на народном языке, к помощи которого я прибегаю в написании моих рассказов», - размышлял писатель в своих воспоминаниях (19).

Уже само начало романа «Мельница Левина» необычно и многозначительно. «Может быть, зря я надумал рассказать, как мой дедушка сплавил мельницу по вешней воде, а может быть и не зря». Такое начало в сказовой форме имеет глубокий, на наш взгляд, смысл: автор, хотя несколько и сомневается в том, что его история достигнет своей цели и автору удастся объяснить людям истину, все же решается взяться за непростое дело « а может быть и не зря», т.е. может, кто-то поймет, поймет и расскажет другим. Ведь правда, истина — они доступны далеко не всем, и не всем они нужны. Иначе говоря, уже с первых строк романа автор включается в ход изложения и самое главное — включает в процесс восприятия самих читателей.

При кажущейся фрагментарности, свободном монтаже изобразительных средств есть принципиальное структурирование художественных элементов, которыми пользуется автор романа " Мельница Левина". Хотя внешне кажется: все происходит свободно, построение романа спонтанно, в нем нет внутреннего единства. А фактически здание каждого романа продуманно, есть стержень, вокруг которого строится все произведение. Таким стержнем в романах Бобровского (а это имело место и в его рассказах) выступает рассказчик, по определению писателя, " хозяин повествования", который и определяет внутреннее единство романа. В романах как бы есть свой " тамада" - ведущий праздника, где собрались люди - повеселиться, порадоваться, выразить свои чувства, где звучат прибаутки, сказки, легенды, анекдоты. Вот этот " тамада" в романах ведет повествование, свободно соединяет время, пространство, страны, людей, события: он высказывает собственное мнение о прошлом, об истории, которое не соответствует изжившей себя точке зрения немецких чиновников. Поэтому в романах Бобровского все как бы определяет стихия народного праздника, народного гулянья. Люди ведут себя свободно, говорят открыто, поют, пляшут. Все это и есть основной принцип поэтики Бобровского, определяющий систему повествования. Карл Зукмайер при вручении Бобровскому премии имени Карла Вейлона (где роман " Мельница Левина был признан лучшим немецким романом 1965 года) говорит: " Прежде всего в романе " Мельница Левина" нас потрясает сила свободного, естественного тона повествования, живость воображаемого действия и колоритные образы его персонажей, которые напоминают музыкальную фольклорность композитора Б. Бартока" (19, 194). «Критика автора направлена против чванливого «верхнего слоя»: чиновников, полицейских, землевладельцев» (там же, 195) Как было отмечено, одним из художественных приемов Бобровского является соучастие самого автора в ходе обрисованных им событий и включение, вернее, стремление включить в ход событий и читателя.

Художественное осмысление истории, проведение смысловых нитей из современности в прошлое и наоборот, а также сочетание разнородных элементов и сказовой манеры повествования, органический сплав литературы и фольклора позволяют считать роман «Мельница Левина» романом в форме историко-фольклорного повествования. Роман удивляет необычайной яркостью и пластичностью изображения, захватывает целые пласты истории и народной жизни. Последовательного движения сюжета в «Мельнице Левина» (как впрочем и в другом романе, анализируемом нами) нет. Действие прерывается неожиданными «провалами», переносящими читателя в совершенно иную историческую эпоху, побочные эпизоды тоже неожиданно обретают большую самостоятельность. Лишь постепенно выясняется, что все эти отступления — как и нередкое смешение реальности и фантастики — обогащают и углубляют основную концепцию романа. Основное же в романах Бобровского — это повествование о драматической странице в социальной борьбе своего народа. Глубинное родство с его духовным миром помогает писателю выразительно запечатлеть сложный путь людей труда к свободе, их нежелание жить в рамках порядка, навязанного «верхами».

Как известно, художественные отражения исторического времени могут быть прямыми и опосредованными. Даже тогда, когда художник совсем не касается проблем своего времени или, не приемля его, отвергает какое-либо его отношение к истории, оно всегда так или иначе сказывается в характере, особенностях его художественного повествования.

Бобровский стремился постичь глубинные законы истории. В его личном творческом опыте важным средством освоения этих законов была дистанция во времени. Особо следует выделить перемещение во времени. Такие особенные выразительные средства, художественные скачки из одного пространства в другое вносят новое в изображение исторической темы в литературе. Бобровский вводит своего читателя в суть дела, сделав, таким образом, его участником действия. Чтобы это осуществить, автор как раз создает дистанцию во времени. Например, в «Мельнице Левина» действие переносится в прошлый век, его начало помечено 1874 годом. На страницах романа оживает родной Бобровскому край с его пестрым населением - поляками, немцами, литовцами, цыганами, евреями, русскими, - где говорят на смеси из разноязыких слов и где живут люди с самыми разными интересами. Этот романтический и многострадальный край становится для писателя художественной моделью непростого сосуществования различных национальностей, протекающего под зловеще надвигающейся тенью великогерманской империи.

Использование писателем метафорических, фантастических элементов интенсифицируют историческую проблематику произведения: в «Мельнице Левина» «явления духов» острее и четче выявляют социальную и национальную подоплеку конфликтов, конкретно-исторический фон романа. " Спустилась ночь. Дедушка лежит в постели. Кристина спит, а ему не спится, и тут ему является дух, если такое и взаправду бывает... - у него короткая черная бородка, а звать его Полеске, он дедушкин предок. Дух стоит в спальне и что-то говорит... и речь у них все про одно и то же..." Мое Право" " (1, 169, 170)

Явления духов (эти полеты во времени) предоставляют возможность изображать историческую перспективу: позволяют читателю углубиться в историю, проследить «генеалогию Бобровского». Через мистические образы, «явления духов», автор рассказывает генеалогию старика - мы узнаем историю его рода (деда, отца, пращура), - которые приходят к читателю из исторической реальности. Таким образом, Бобровский здесь использует очень интересный прием: реальная история в романе представлена с помощью «нереального».

В романе «Литовские клавиры» рассказчик проецирует себя в фигуре учителя Пошки, который, в свою очередь, проецируется во времена поэта Донелайтиса. Эта связь проходит в пространстве так, что образы говорят друг с другом. Это происходит в линейной перспективе, но во временном пространстве. Бобровский как бы ищет тригонометрический пункт, в котором пересекаются линейные перспективы. Таким образом, автор актуализирует прошлое, сопоставляет ответственность за настоящее с историческим событием, преследует цель: быть одновременно как здесь (в настоящем), так и там (в историческом прошлом).

Здесь Бобровский создает новые возможности эпического реализма в немецкой литературе современности. Он преодолевает ограниченный шаблон «здесь — литература современности», «там — исторический рассказ». Переходы из одного времени в другое (из двадцатого века, из деревушки Клайпедского края, где живет учитель Пошка, в 18 век, время жизни литовского поэта, пастора, Кр. Донелайтиса) незаметны. Пошка ощущает себя порой Донелайтисом и свою девушку в «таких полетах» в прошлое называет именем жены литовского поэта, Анной Региной. Для него прошлое — это вчерашнее настоящее. Он живет полнокровной жизнью в своих снах и после пробуждения не может осознать, спал он или все проходило наяву. На наш взгляд, этот новаторский художественный прием, который использовал Бобровский, дал, несомненно, новую уникальную возможность изображения истории и тем самым расширил границы художественного проникновения и освоения прошлого.

Бобровский монтирует общие планы (фрагменты информативного звучания, краткий пересказ событий) с планами крупными. Знакомя читателя с округой (с так называемой Кульмской землей), в которой разворачиваются события романа " Мельница Левина", с ее географическим положением и наконец с тем, что описываемая местность граничит с Русской Польшей, Бобровский как бы невзначай, без перехода, рассказывает в одном предложении об остатках мельницы еврея и подчеркивает важность этого сообщения. Вслед за этим - разговор Мари и Левина.

В большом увеличении автор показывает лица и дела, как бы растягивает по контрасту с беглым сообщением о череде происшествий, рассказы об отдельных событиях. Такой рваный ритм в раскрытии событийного ряда сохраняется в сфере описательной, где обобщенные картины исторического быта сочетаются с подробным описанием произведений искусства, картин в «Литовских клавирах». Все эти художественные средства, выдающие связь с фольклорными первоисточниками, служат главной задаче романиста — показать в изображении иных эпох тесную связь с основными конфликтами и тенденциями нашего времени.

«...Часто встречается то, что иногда называют «сжатием» времени. Повествование, насыщенное острыми жизненными конфликтами, в которое вовлечены многие герои, развертывается стремительно. Изображение событий, сложнейших психологических коллизий концентрируется на протяжении сравнительно небольшого промежутка времени — иногда нескольких дней или даже нескольких часов» (128, 288-289). Эти слова известного литературоведа Храпченко М.Б. как нельзя лучше объясняют построение романа Бобровского «Литовские клавиры». Действие романа происходит в точно обозначенные дни 1936 года, но в него включаются и более далекие события: времена, на которые приходится детство Фойгта, события 18 века, когда жил и работал Донелайтис. Разные эпохи сосуществуют в романе почти равноправно, переходы из одного времени в другое не оговариваются, внешне ничем не обозначаются. Только что перед нами был немолодой человек, профессор Фойгт. И вдруг фраза: «У мальчика светлая голова...» — за которой краткий рассказ об ученичестве Фойгта — автор переносит нас в детство героя, при этом не объясняется ни цель, ни необходимость таких переносов (хотя так накладываются друг на друга временные слои, прошлого и настоящего; меняются личности: фигура «Я — рассказчика» в «Я хочу уйти» вдруг переходит на молодого человека по имени Фердинант и потом на тетушку Хермине и т.п.). Такие переносы-переходы осуществляются Бобровским не только во времени, но и в пространстве: автор не ограничивается только тем, что задерживается в одной местности. Если он только что «в городе, около фабрики, недалеко — вокзал...», то на другой день он просыпается и живет в мечтах. «Нет границ. Не видно конца дороги. Луч не виден. Это невыразимо. Это местность, где мы живем». Право автора-хозяина в прозе Бобровского - своеобразная черта. Можно предположить, что это идет от романтической традиции, когда авторское " я" решительно выстраивает мир по своему образцу, и также - и мир произведения.

Прошлое и современность, фашизм и искусство — вариации этих тем легли в основу «Литовских клавир». Опыт жизни автора помогают разглядеть в своих героях, безобидных на первый взгляд, нечто зловещее, бесовское... Адвокат Нейман из Мемеля со своими подручными в литовской деревне ведет себя как хозяин. В трактир

Платнера в поисках своего мужа, учителя, влетает Термина Канкелат. Пророчески звучат слова автора: «Оглянись вокруг, Термина Канкелат, и не забудь того, что увидишь. Кто здесь перед тобой? Хочешь, мы назовем их? Смотри, как они там сидят, орут, пьют за здоровье своего фюрера; он как раз хлопнул кого-то из них по плечу и напомнил о другом великом фюрере, которого зовут иначе, не так, как его, не Нейман (1, 378-379). В смысл этих строк писатель хотел вложить свое мировосприятие. Быть может, подобно Термине Канкелат, он сам был участником такой же сцены, происходящей на его глазах июньским днем 1936 года: зарождение фашистского национализма в Мемельской области, в деревне у своей бабушки. Другими словами, этот миг «пьянства, похлопывания по плечу», который мы наблюдаем в этой сцене, в изображении Бобровского преподносится как начало трагедии немецкого народа. Таким образом, этот эпизод как бы демонстрирует присутствие рассказчика, который комментирует происходящее.

Хотя идейный замысел романов, на первый взгляд, прост и прозрачен (это, как было отмечено нами в предыдущих главах, — попытка взглянуть на историю немецкого народа с современной точки зрения, стремление понять, показать источники, причины его трагедии в годы фашизма), композиция произведений очень сложна и трудна для восприятия. Характерная для Бобровского свобода повествования, необязательность фабулы и классической последовательности событий как раз и вызывают большие трудности в их восприятии. Трудности восприятия необычной манеры Бобровского вызваны и тем, что в его романах нет закрепленной точки зрения. Связь субъективного авторского сознания с изображаемыми объектами осуществляется у него очень непросто, иной раз необходимо повторное, а то и комментированное чтение, чтобы открылось все смысловое богатство этой связи.

То, что в «Мельнице Левина» Бобровского отсутствует сюжет в его традиционном понимании, говорит событие, которое могло послужить сюжетом (о нем мы узнаем стороной). Первый раз о мельнице Левина упоминается в четвертом пункте, где «маленькие люди» поют и выставляют на посмешище дедушку, во второй раз история с мельницей рассказывается Хабеданком, которого посадили сюда за поджог, по «тяжкому подозрению». «Другая мельница», много меньше, только прошлый год ставлена на живую руку... и как она устояла зиму и весну, это просто удивляться надо» (1, 208). Об исчезновении мельницы мы узнаем только в пункте шестнадцатом: «И вот как-то утром, по весне, мельницы Левина будто не бывало... А все дело в том, что пришла полая вода... Старик поставил против своей мельницы запруду, ... и вот плотину прорвало. Но только не водой прорвало (там же, 269). Говоря иначе, тема у Бобровского возникает раньше, чем об этом событии будет рассказано. События, не связанные между собой сюжетно, удаленные друг от друга в повествовании, во времени и в пространстве, составляют неожиданным образом некое единство (например, история Л.Гольдкрон и самоубийство Йозефы). Начнем с того, что Ян Марцин рассказывает о Л. Гольдкрон (8 глава), об этой красивой женщине, " что бродила по стране босиком... пока старый князь... не велел ее поймать... она же спустя годы утопилась" (1, 262). Пришла Лея на озеро старухой, сложила все свои украшения на берегу и вошла в воду, чтобы никогда уже не вернуться назад. Сходную историю о самоубийстве дает, но уже об Йозефе, жене проповедника Феллера, Бобровский в конце одиннадцатой главы. " Йозефа ушла. В медлительную воду. В эту речушку, что уносит ее прочь" (1, 301). Это первое, что объединяет судьбы обеих женщин. Во-вторых, обе женщины, и Л. Гольдкрон, и Йозефа были несвободны и задыхались от отсутствия свободы, для них невыносима чужбина. Единственным выходом освобождения от " оков" несвободы стала для Леи и Йозефы смерть.

Таким образом, с точки зрения сюжетно-композиционной структуры оба романа Бобровского являются непростыми для восприятия, это особо заметно при сравнении романов И.Бобровского с другими романами исторического плана, произведениями других авторов, для которых в основном характерны четко обрисованный сюжет, последовательность изложения, неторопливый как сама история ход повествования и т.д. Но это все вовсе не уменьшает масштабность его романов, а напротив говорит об особых путях, об особом умении Бобровского проникнуть и охватить большие масштабы жизни, скрытые глубины.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8 9 101112 13 Следующая ⇒