О душевных свойствах пациентов, предрасположенных к самобытной русскоязычной (русской) психотерапии (2010)279

⇐ ПредыдущаяСтр 41 из 45Следующая ⇒

Подлинная русскоязычная психотерапия (в какой бы стране не помогал пациентам психотерапевт) проникнута не только русским языком, но и русской культурой, чувством русской природы. Имею в виду, говоря о природе, не просто, например, российское поле с одинокой березой или подосиновик в лесу, но и особенности самобытной природы души русского человека. Профессор-филолог МГУ им. М.В. Ломоносова Светлана Григорьевна Тер-Минасова (2008, с. 79-80) приводит такой пример. Российский специалист по русскому языку согласился в гостях, в Германии, пить чай, и его тут же ошарашили вопросом: «Сколько чашек? » Это не было скупостью, жадностью, это — «рациональное отношение к жизни: нечего зря тратить электроэнергию». И еще автор этой замечательно живой научной книги сообщает, как Владимир Набоков рассказывал, что он чувствует «при переходе с русского языка на английский и наоборот». Он «открывает новый мир и испытывает интеллектуальное счастье» (с. 48). Светлана Григорьевна подчеркивает: главное в общении на другом языке не «знание языка», а «барьер культурный — гораздо более грозный, опасный и трудный» (с. 49).

Таким образом, язык личностной (не технической) психотерапии, психотерапии, несущей в себе мироощущение, миропереживание, напоен культурой и природой страны психотерапевта (фольклором, литературой, искусством, особенностями естественно-научных (не теоретических) размышлений, переживаний, ощущениями природы, подчеркиваю, в самом широком смысле (не только, к примеру, по-русски заросший осокой пруд, но и природная сноровка разогревать самовар для гостей, не считая, сколько на это пойдет шишек). Каждый не русский по происхождению россиянин, если он только вырос в России и думает и чувствует с детства по-русски, если неравнодушен к русской культуре и природе, есть русский человек с «загадочной русской душой». Русский язык как родной язык человека с нерусскими корнями, вобравший в себя русскую культуру и чувство русской природы, делает этого человека, по существу, русским (как значится и в энциклопедиях). Например, русским живописцем (Левитан), русским писателем (Даль, Пастернак), русским философом (Франк), русским психотерапевтом (Консторум). Иная кровь, порою даже с особой выразительностью, подчеркивает, усиливает эту русскость (Бурно М.Е., 2008, с. 160).

Что есть «загадочная русская душа» и каким образом обнаруживается она в особом мире самобытной русскоязычной, русскоговорящей психотерапии?

Отмечал уже (Бурно М.Е., 2008, с. 352-358), что душевная особенность народа в своем типичном виде присутствует достаточно отчетливо отнюдь не у всех людей, составляющих этот народ, но все же у многих (хотя бы в виде намека) и обнаруживает себя в особенностях истории, особенностях культуры народа. Душевная особенность народа обнаруживает себя и в особенностях природы страны. Например, застенчивость подмосковных берез (К.Г. Паустовский) и «мускулистые расправленные плечи » берез сибирских (подстать многим сибирякам). Как и в любой стране, встречаем у нас людей (в здоровой и болезненной выраженности) откровенно практичных, агрессивных, воинственно нападающих, уверенных в себе, — и людей заметно застенчивых, нерешительных, пассивно-оборонительных, склонных не нападать, разрушать, а пассивно защищаться, жалостливых, не уверенных в себе, словом, дефензивных. Это — два характерологических полюса, между которыми — более или менее сложные переливы.

Русская душа — именно в том, что присуще ей более, выразительнее, нежели другим народам, — несомненно, ближе к дефензивному полюсу (при всем том, что у нас хватает и своих благородных воинов, практичных, уверенных в себе и даже жестоких людей). Об этом уже отмечал, ссылаясь и на Бердяева, но не в отношении к психотерапии (Бурно М.Е., 2008, с. 352-358).

Именно эти русские (особенно душевно сложные из них), ближе стоящие к дефензивному полюсу, нуждаются в глубокой особенной национальной психотерапии по причине своих русских дефензивно-патологических и дефензивно-здоровых переживаний. Расскажу кратко об этих особых, связанных между собой, национальных, переживаниях дефензивных русских людей, переживаниях, требующих особых приемов национальной психотерапевтической помощи.

Во-первых, это тягостное хроническое природное переживание своей неполноценности (малоценности), напряженное, однако, острым самолюбием. Психотерапевтическое краткое ободрение, разъяснение и тем более внушение здесь обычно мало что дают. Поможет основательное психотерапевтическое изучение подобных переживаний у людей прошлых времен, достаточно высоко стоявших в жизни, поможет складывающееся в процессе психотерапии убеждение в собственных незаурядных богатствах дефензивности (сила слабости), если научиться умело, лечебно-творчески эти скрытые богатства вызволять для общественной пользы. В процессе лечебного изучения характеров, клинических хронических расстройств (в индивидуальных встречах с психотерапевтом, в группе творческого самовыражения и выполняя специальные творческие домашние задания) дефензивный человек поднимается в жизни, делаясь все более уверенным в себе. Конечно, неуверенность, нерешительность, застенчивость и другие проявления сложного чувства неполноценности (несостоятельности) остаются в таком человеке, но уже в более внешнем, приглушенном виде. Внутренне он теперь знает себе цену. И это, как правило, достигается не психоаналитически, не экзистенциальными и религиозно-психотерапевтическими, психологически-идеалистическими подходами, а клинически (естественно-научно), отправляясь от особенностей характера, клиники. Русские, в своей массе, не склонны так глубинно, подробно проникаться идеалистическим (в том числе религиозным) мироощущением по причине известной национальной слабости замкнуто-углубленного (аутистического, идеалистического) характерологического радикала в своей природе. При всем том, что русская душа более всего созвучна Православию (и по содержанию этой религиозной ветви В.Г. Белинский (1948), тонкий знаток естественно-научной характерологии, в «Письме к Гоголю» (1855) называл русский народ «атеистическим народом». «Основы религиозности есть пиэтизм, благоговение, страх божий, — писал он. — А русский человек произносит имя Божие, почесывая себя кое-где» (с. 710). Пока, думается мне, есть лишь надежда, что русский народ в будущем проникнется глубже светлым содержанием православной Любви, Добра. По причине указанной особенности русской природы и естественно-научная (в том числе одухотворенно-реалистическая) психотерапия более сродни большинству русских, нежели западная психотерапия идеалистической структуры.

Во-вторых. Уже полувековой опыт психотерапевтической помощи нозологически разнообразным дефензивным русским пациентам, их (по их собственному желанию) рассказы о других врачах, помогавших им, — все это убеждает меня в том, что такие пациенты особенно чувствительны к заинтересованности психотерапевта обязательной платой ему за лечение, даже гонораром, даже к чуть заметной заинтересованности психотерапевта в том, чтобы его непременно как-то отблагодарили (деньгами или подарком). Исключаю, конечно, те случаи, где речь идет об официально платной медицине. При всем этом именно дефензивные пациенты по причине своей совестливости и с тревожной надеждой на возможную будущую помощь склонны одаривать врача — и без этого испытывают неловкость. Такой пациент обычно полагает, что по-настоящему помочь ему способен лишь врач, профессионально и человечески, всей душой, заинтересованный в том, чтобы разобраться в его клиническом случае; такой врач должен получать душевное удовольствие и от бесплатной помощи пациенту, гонорар нарушает эти дружески-святые отношения со специалистом. Пациент часто не покажет виду, что все это имеет для него значение, но сверлящая заноза в душе останется. Если врач, не отказываясь от подарков, сам дарит пациенту что-нибудь, быть может, как-то участвующее в лечении (какую-то книгу и т. п.), заноза обычно рассасывается. Русскому дефензивному пациенту обычно чужд западный прагматизм. Ему неприятно следующее правило великого клинициста, психиатра-психотерапевта Эрнста Кречмера (1927, с. 328): Да, «нежным, подавленным» пациентам, «испытывающим внутренние страдания» следует терпеливо помогать, но «в общем» «пациент должен знать, что время — деньги, что врач — работник, а не болтун и не игрушка в его руках. Идеалом терапевта отнюдь не является тот, кто в любой момент доступен для беседы с пациентом, а тот, кто доступен лишь в надлежащий момент, а в ненадлежащий — недоступен».

Таким образом, дефензивные душевно-сложные русские пациенты обычно стремятся к одухотворенным (если не святым) отношениям с психотерапевтом, боготворят его, он для них больше, чем «работник », он близкий старший друг. Иначе не получается серьезно им помочь.

Обязательная плата за эту помощь неуместна. Уместна иногда взаимная благодарность. Она, как и гонорар (вознаграждение), может быть, а может ее и не быть. Иначе такой пациент, связанный с врачом обязательной платой, чувствует в своем психотерапевте «наемного друга» (из известного стихотворения Евгения Евтушенко о психотерапевте).

В-третьих, русские дефензивные пациенты, сами проникнутые сочувствием, жалостливостью к тем, кому еще хуже (людям, животным), внутренне особенно нуждаются в том, чтобы и их поняли и искренне-психотерапевтически пожалели, тихо посочувствовали им. Проявление этой жалостливости у психотерапевта порою даже сказывается в том, что он, по возможности, материально помогает пациенту. Мне рассказывала падчерица Семена Исидоровича Консторума, что он не отказывался от гонораров состоятельных пациентов, но часто в этот же день раздавал эти деньги нуждающимся больным (Бурно М.Е., 2006, с. 720).

Мы не сможем понять наших дефензивных пациентов и серьезно помочь им, если не способны сочувствовать их жалостливости, не способны обостренно жалеть их сами.

В-четвертых, в терапии духовной культурой (в самом широком смысле) многие дефензивные русские пациенты тянутся, прежде всего, к своей, российской, природе и культуре с ее внешней скромностью, печалью и реалистически-психологической глубиной. При этом важно для них и проникновенно-творческое погружение в прошлое своей семьи, своей страны, часто неприятен западный постмодернизм. Фигура дефензивного Антона Павловича Чехова, скучавшего в Крыму по грибам средней полосы, становится психотерапевтически-центральной для этой группы пациентов, испытывающих с произведениями и жизнью, характером Чехова глубинное созвучие. Пациентом, даже в сегодняшнее, перевернутое (в сравнении с чеховским) время щемяще близко целительно-чеховское именно своей дефензивной (интеллигентной) русскостью. Это еще понятнее, убедительнее из чужой, западной, страны. В набоковских лекциях по русской литературе (1998, с. 330) сказано, что «человек, предпочитающий Чехову Достоевского или Горького, никогда не сумеет понять сущность русской литературы и русской жизни». «Унылые пейзажи, увядшие ивы, склоненные вдоль удручающе грязных дорог, серые вороны, прорезающие серое небо, воспоминание, внезапно повеявшее в самом затрапезном углу — всю эту трогательную тусклость, всю эту чудную слабость, весь этот чеховский воркотливо-невзрачный мир стоит сберечь среди блистания могучих наглых миров, которые сулят нам поклонники тоталитарных государств».

Дом-музей А.П. Чехова на Садовой-Кудринской с его конференциями стал, благодаря директору музея Галине Федоровне Щеболевой, в сущности, филиалом «дефензивной» части нашей психотерапевтической амбулатории (дефензивные пациенты).

В-пятых. Русский язык, выражающий с помощью славянски-теплой кириллицы нашу культуру и природу, не отличается логически-архитектурной, прагматической стройностью западно-европейских языков и утонченно-чувственной иероглифичностью Дальнего Востока. В жизни и в психотерапии наш язык наполнен своими особыми психотерапевтическими переживаниями, словами-образами. Они нам роднее «знаковых» терминов. В нашем «позавчера», кажется, сквозит вечерняя нематематическая сердечность в сравнении с английским строго-арифметическим «the day before yesterday» («день перед вчера»). Потому мы нередко удручаем иностранцев своей неоднозначностью, рыхловатыми в отношении твердой логики правилами. В Германии «продумано все, каждая деталь, каждая кнопка, каждый крючок, ручка, ступенька, дорожка» (Айрапетян Е.К., 2009). У нас не детальная продуманность, не вежливая подробная концептуальная заботливость о каждом человеке, а как отметил уже, сердечная жалостливость или порою ленивое неряшество, мешающие четко соблюдать правила. Если рядом, в соседней стране, будут жестоко обижать соседей, которые к нам тепло относятся (южно-осетинская война), мы снова можем не выдержать, перешагнем границу против правил (с точки зрения логического Запада), защитим соседей (особенно если многие из них приняли наше гражданство). Не спрашивая руководство страны, от души соберем одежду и продукты, чтобы помочь тем, кому плохо. Теплой, не-арифметической, не-прагматической, сердечной помощи (не так, чтобы минута в минуту по схеме — и не более) хотят и наши русские дефензивные пациенты. Краткие рациональные однозначные советы здесь обычно мало помогают. Необходима психотерапевтическая сердечная, без формализма, атмосфера в индивидуальных занятиях, в психотерапевтической группе. Не сухо-деловая атмосфера в группе, а задушевная, с чаем и свечами.

В-шестых. «Русская идея» так же органично живет в нашей самобытной психотерапии (Бурно М.Е. Профессиональная психотерапевтическая газета. 2006). «Русская идея» есть наше подспудно-природное переживание-понимание всемирного единства людей и культур с уважительным вниманием к сохранению и развитию индивидуальности, самобытности каждого народа, каждого человека. Элементы разнообразных психотерапевтических методов мира принимаются в нашу психотерапию в своем по-русски преломленном виде. Это называется «система полимодальности» (Макаров В.В., Макарова Г.А., Завьялов В.Ю., Катков А.Л., 2006). В.В. Макаров, Г.А. Макарова, В.Ю. Завьялов, А.Л. Катков поясняют, что здесь «используются построения различных подходов психологии и методов психотерапии, в том числе дианализ, методология кольцевого научного архетипа, представления позитивного прагматизма, аналитических подходов». «Проект включает пять уровней: начальный, консультативный, полный, духовный и авторский». Технологии: «интервью и дыхательные технологии, метод кристаллизации проблем и решений, анализ психологических игр и жизненных сценариев». «Это суггестивные методы и подходы, расширяющие сознание, а также формирование самореализуемых пророчеств». Таким образом, это есть новое, развивающееся в отечественной психотерапии направление — для громадного поля пациентов, видимо, иных, нежели наши сложные патологические дефензивы. Для последних же остается пока традиционный российский клинический подход — тот очерченный мною психотерапевтический ствол, отвечающий особенностям сложной дефензивной русской души. Но на ветках этого клинического дерева могут располагаться клинически и по-русски преломленные разнообразные заграничные приемы как дополнительная помощь. Здесь звучит свойственная русскому человеку общечеловечность, соборность в уютной творческой психотерапевтической гостиной, стремление к служению и отдельному человеку, и народу, стране, и всему человечеству. Это та традиционная самобытная русская клиническая психиатрическая психотерапия, преломленная сегодня нами в духе терапии духовной культурой, — терапия творческим самовыражением для дефензивных русских пациентов. Психотерапия, о которой Президент Всемирного совета по психотерапии профессор Альфред Притц сказал примерно следующее на международном совещании представителей Европейской психотерапевтической ассоциации во Флоренции (Италия) 13 июня 2007 г. Оказывается, в России есть своя самобытная психотерапия, и он сожалеет, что раньше не знал об этом (по живым рассказам заведующего кафедрой психотерапии РМАПО, президента ППЛ профессора Виктора Викторовича Макарова и ученого секретаря ППЛ, психолога-психотерапевта, безвременно-трагически ушедшей от нас Александры Дмитриевны Лариной).

Литература

Айрапетян Е.К. Немцы. Ничего лишнего, ничего личного // Творчество (стихи, рассказы, очерки). М.: РОМЛ, 2009. С. 3-4.

Белинский В.Г. Собр. соч.: В 3 т. Т. III. М.: ОГИЗ Гос. изд-во худож. лит., 1948. С. 707-715.

Бурно М.Е. Сообщение руководителя Комитета методов психотерапии (модальностей) Профессиональной психотерапевтической лиги профессора М.Е. Бурно // Профессиональная психотерапевтическая газета. 2006. № 4 (42), апрель. С. 6.

Кречмер Э. Медицинская психология / Пер. с 3-го нем. изд. М.: Жизнь и знание, 1927. 352 с.

Макаров В.В., Макарова Г.А., Завьялов В.Ю., Катков А.Л. Система полимодальности // Профессиональная психотерапевтическая газета. 2006, декабрь. С. 2.

Набоков В.В. Лекции по русской литературе: Пер. с англ. М.: Издательство Независимая Газета, 1998. 440 с.

Тер-Минасова С.Г. Война и мир языков и культур. М.: Слово / Slovo, 2008. 344 с.

⇐ Предыдущая 36 37 38 39 404142 43 44 45 Следующая ⇒