ГЛАВА 8. ПЕРВОБЫТНАЯ КУЛЬТУРА И СОВРЕМЕННОСТЬ

Первобытность — первый и, следовательно, наиболее отстоящий от нас период или тип культуры. Если это так, то естественно предположить, что у современного человека должны возникнуть самые серьезные сложности с ее пости-жением. Ведь чем древнее человек, тем он как будто должен быть менее на нас похож. Подобные рассуждения, безусловно, не лишены здравого смысла. Однако к первобытной культуре они не совсем, а может быть, и совсем неприменимы. Да, первобытный человек с его культурой возник приблизительно сорок тысяч лет назад. Именно в это время антропологи констатируют появление человека в нашем смысле. Первобытность безраздельно господствовала около 35 тысяч лет, пока не возникли древневосточные культуры в бассейне Нила, а также Тигра и Евфрата. Но это вовсе не означает, что первобытность с ее культурой сошла с исторической арены. Напротив, весь период существования древневосточных культур она резко преобладала на пространствах Земли. Территория, заселенная первобытными племенами, неуклонно сокращалась на протяжении столетий и тысячелетий, но и сегодня еще преждевременно говорить о полном исчезновении первобытного человека и первобытной культуры. Скажем, для народов Африки, южнее Сахары, первобытность — это или вчерашний день, или же в их жизни сохраняются более или менее значительные и весомые черты первобытной культуры. Вот почему для нас с вами первобытность и предельно отдаленная эпоха и чуть ли не современность.

Во всяком случае данное обстоятельство значительно облегчает изучение первобытной культуры. Уже в XIX в. она изучалась многочисленными этнографическими экспедициями. В результате появились признанные классическими работы, в которых детально описывались первобытные племена во всем многообразии проявлений их жизнедеятельности. Правда, изучение первобытности, как правило, не носило культурологического характера и было далеко от воспроизведения внутреннего мира первобытного человека в его своеобразии. Тем не менее исследования ученых XIX в. содержат богатейший материал, подлежащий вторичному осмыслению с культурологических позиций. В XX в. интерес к мировоззрению и миропониманию первобытного человека стал преобладающим, хотя и резко сократилась база полевых исследований.

Изучение отставших в своем развитии племен является далеко не единственным источником постижения первобытной культуры. Многие ее черты сохраняются у народов, давно преодолевших первобытное состояние. Прежде всего это касается так называемой народной, или низовой, культуры. Прежде всего ее носителем выступает крестьянство. Так, в России вплоть до 30-х гг. XX в. крестьянство резко преобладало количественно, ему был присущ традиционный уклад жизни, который в основе своей оставался неизменным или менялся незначительно на протяжении многих столетий. Поэтому отечественным исследователям первобытности, что называется, не нужно было далеко ходить. Изучение русского крестьянского быта одновременно было и постижением некоторых черт первобытной культуры.

До сегодняшнего дня основной материал о первобытной культуре культурологии поставляют исследования этнографического характера, касаются ли они первобытных или полупервобытных людей или крестьянства с его традиционным укладом. Но более глубоко его осмыслить, заметить ранее не замеченное позволяют другие источники. Прежде всего на сегодняшний день стало вполне очевидным не только то, что первобытность существовала в далеком и ближайшем прошлом, что его останки сохраняются рядом, она еще и в нас самих. Иными словами, в душе современного человека сохраняются такие пласты, которые роднят его с первобытным человеком. Обыкновенно они находятся под спудом и не играют определяющей роли в жизнедеятельности. Но в сверхобычных, экстремальных ситуациях первобытность выходит на поверхность, и люди, как будто ничего не знающие о ней, чуждые мировоззрению той эпохи, начинают вести себя вполне первобытно. Тйшвбушпшшру поведение чедоавка в^тоше-. Очень давно замечено, чго" у толпы своя повадка и свои реакции, начисто исключающие индивидуальное самоопределение и ответственность составляющих ее людей. Толпа может без разбирательства в суде растерзать человека или, наоборот, восторженно приветствовать его в качестве своего вождя. Однако ни свирепость, ни восторг здесь не принадлежат никому в отдельности. Их способны разделять люди достаточно разных, а то и взаимоисключающих взглядов и убеждений. Каждый из них, кроме фанатиков, выходя из толпы, как будто возвращается к себе, к своей личностной позиции. Откуда же происходит возвращение? В толпе индивид пребывал в состоянии " мы-бытия", он принадлежал некоторой надличностной общности, в чьей душе растворялась его собственная душа. Когда толпа свирепо буйствовала, не отдавая никому и ни себе самой в первую очередь отчета о своих поступках, ее душа становилась невменяемой. Но стоило толпе выразить одобрение и восторг в адрес своего вождя, как она превращалась в его " тело". Он же становился ее душой, концентрируя в себе активно действующее начало толпы. И в одном и в другом случае человек возвращался в первобытное существование, которое не знало ни личностного, ни устойчиво индивидуального измерения в человеке. В нем индивидуальное бытие совпадало или почти совпадало с коллективным и родовым. Это родовое бытие могло быть ритуальным, с ним и к нему тяготеет ситуация " вождь — толпа", где вождь выполняет роль, близкую к роли царя-жреца. Когда же родовая жизнь выходила за рамки ритуала, становилась оргией или другим хаотическим неистовством, тогда она была в принципе той же, что и в ситуации толпы, обрушившейся на индивида, Существенная разница между поведением толпы и " мы-бытием" первобытной общности только одна. В толпу уходят и из нее возвращаются индивиды и личности. В первобытную же общность никто не уходил и из нее некому было возвращаться. Индивидуация была долгим и трудным процессом, занявшим тысячелетия.

Если для обычного человека первобытность — это слой его душевной жизни и он тем более глубоко запрятан и тем менее властен над человеком, чем выше его интеллектуальное развитие, культура в целом, то для других менее " обычных" людей первобытное состояние гораздо внятнее и устойчивее выходит _t наружу, выражается в реалиях, поступках, настроениях и взглядах. Примером I первобытности^кщораарядам именно в современном обществе, может служить ) преступный мир. К преступникам сегодня относятся по-разному: с ужасом и отвращением, снисходительностью и чуть ли не с завистью, сострадательно и т.п. Однако нам явно недостает взгляда на преступность как на остров первобытной архаики, в окружении давно уже послепервобытной культуры. Стоит так отнестись к преступному миру, и многое непонятное в нем становится объяснимым.

Скажем, европейское человечество уже столетие живет или стремится жить под знаком того, что все люди между собой равны или должны быть равны. " Нет ни эллина, ни иудея, ни мужчины, ни женщины" в том смысле, что перед Богом все равны. С точки зрения светской и безрелигиозной равенство людей заключено в их природе, все расовые, национальные, социальные, культурные различия прежде всего свидетельствуют о разности и своеобычности людей, а вовсе не о том, что кто-то из них выше, а кто-то ниже. Максимум, что может себе открыто и публично позволить современный человек, — это некоторую отчужденность от других людей, акцент на их подозрительной инаковости. Совсем иначе обстоит дело в преступных общностях. Для них весь мир жестко разделяется на своих и чужих, *йа тех, по отношён" ию~к кому возможно какое-то подобие нравственных норм, и всех остальных. " Остальные" — это те, кто подлежит эксплуатации/вымогательству, издевательствам, грабежу, в пределе — уничтожению. Преступник потому^! признается таковым, что объявляет войну чужому и чуждому для него миру. Не чужды для него себе подобные, да и то в случае, если это его собственная группа. Остальное, не преступное общество, как раз и не готово согласиться, что чужие — это тот, кто подлежит той или иной форме отрицания. Но в том и дело, что так было не всегда. Долгие тысячелетия кажущиеся нам естественными нормы и npastpa чедовеческих взаимоотношений распространялись только на своих. В отношении других — чем далее в глубь первобытности, тем менее ограничений. В архаической же первобытности чужой — это очень часто предста-, витель тьмы, хаоса, кромешного мира небытия. И убить его означает устранить небытие, дав дорогу космическому устроению в противоположность неустроен-1 ности и тьме хаоса. Подобное отношение к чужому не только существовало тысячелетиями, но и преодолевалось. Мир же преступности все возвращает на круги своя. Стремится отменить тысячелетний опыт человечества. И не просто вернуть его в первобытность, а пойти гораздо дальше, в полный распад и уничтожение человеческого в человеке. Ведь вторичное торжество первобытности невозможно уже потому, что в человеке состоялось индивидуально-личностное начало, а ему в первобытном " мы-бытии" ужиться можно только на время. И потом, первобытность преступного мира неполная и неабсолютная. Прежде всего она в отличие от подлинной первобытности паразитична. Преступное сообщество в принципе не способно самовоспроизводиться, оно живет за счет других людей, не привнося в-йх жизнь ничего позитивного. " Свои" смотрят на " чужих" как на голое средство, не уничтожая их лишь по соображениям выгоды. Между тем настоящая первобытность хотя и видела в чужих прежде всего воплощенное небытие, еще и знала чужого как странника и гостя. Гость же в доме не просто самое почетное лицо. Ему служат и его угощают. Этого преступный мир не знает и знать не хочет, отвергая тем самым для себя всякую перспективу преодоления чуждости чужих, перехода их в разряд своих, таких же людей, как сами преступники.

Особ е HHD нашядн q и шнц& нтрдоованш черты первобытного ч ело века вьь ражены у ребенка. В огромной степени мир детства и есть мир первобытности. Особенно в тех случаях, когда ребенок остается наедине с собой и себе подобными. Примеров совпадения взгляда на мир у ребенка и первобытного человека множество. Так, например, многие из нас могут вспомнить свои ощущения и впечатления, когда мы ночью оставались одни в своей постели после бурно проведенного дня. В темной комнате постепенно все оживало. Шкаф начинал казаться каким-то огромным чудовищем. Рукав от рубашки, небрежно брошенной на стул, превращался в тянущуюся к ребенку лапу. Словом, в комнате все оживало. Нейтральных и мертвых вещей не оставалось. Она населялась какими-то таинственными существами, которым что-то надо от струсившего и притихшего ребенка. Ребенку непереносимо страшно в темной комнате, и в этом его единственное отличие от первобытного человека. Потому что для последнего, как и для ребенка в комнате, в окружающем его мире нет ничего, кроме живых существ с их целями и намерениями. Но для него такой мир привычен и освоен. Ребенок же живет в двух мирах, не только своем, детском, но и взрослом и не всегда способен самостоятельно ориентироваться в каждом из них. И в мире взрослых, и в детски первобытном мире он не до конца свой. Во взрослый мир ребенок еще не вошел, но и первобытность его уже в себе не растворяет. Он может ощутить ее присутствие в себе, но в отличие от первобытного человека не способен к овладению жизненными ситуациями.

Близость или совпадение детства с первобытностью означает, что каждый

за свою жизнь побывал первобытным человеком Первобытность — это еще и

составная часть биографии современного человека. О ней он может вспомнить, соприкоснуться с первобытностью как со своим собственным опытом.

Предыдущая 1 2 3 4 5 6 789 10 11 12 13 14 15 16 Следующая