Формирование и развитие младограмматического направления. Предпосылки появления младограмматизма

⇐ ПредыдущаяСтр 12 из 29Следующая ⇒

Во второй половине XIX в. на развитие языкознания существенное воздействие стала оказывать позитивистская философия, основателем которой был французский философ Огюст Конт (1798–1857). Основные положения концепции Конта были изложены еще в 30-40-х гг. XIX в., когда был опубликован шеститомный «Курс позитивной философии», а в 1851–1854 гг. вышел в свет четырехтомный труд «Система позитивной философии, или трактат по социологии, устанавливающий религию человечества». Идеи Конта получили дальнейшее развитие в трудах ряда европейских ученых ( Джон Стюарт Милль (1806–1873), Герберт Спенсер (1820–1903) и др.). Вплоть до начала Первой мировой войны позитивизм оставался наиболее влиятельным течением в науке.

В отличие от классической немецкой философии конца XVTII в., наиболее ярко отразившейся в концепции Гумбольдта и в значительной степени определившей лингвистическое мировоззрение Шлейхера, позитивизм принципиально отказался от рассмотрения таких «вечных» проблем (бытие, сущность и т. п.), которые в силу их высокой абстрактности не могут быть подкреплены фактическим материалом. Единственным источником знания объявлялся опыт; всякое знание должно было носить исключительно эмпирический характер; задача исследователя сводилась к наблюдению, регистрации и первичному обобщению фактов; всякая «метафизика» (восходящий к Аристотелю термин, обозначавший высшие, недоступные для органов чувств, лишь умозрительно постигаемые и неизменные основы всего существующего, обязательные для всех наук) провозглашалась ложной или лишенной смысла.

Наступивший, по выражению крупнейшего представителя младограмматизма Г. Пауля, «нефилософский век», с одной стороны, характеризовался отказом от широких теоретических обобщений, а с другой – накоплением фактов и развитием экспериментальной методики. Последний момент особенно сказался в области изучения звуковой стороны языка, где в рассматриваемый период начинает складываться находящаяся на стыке языкознания, акустики и физиологии экспериментальная фонетика, представленная трудами Э. Зиверса, Г. Суита и ряда других ученых.

Продолжалась и работа по уточнению и углублению принципов сравнительно-исторического исследования, сформировавшихся в предыдущий период, причем ряд кажущихся «исключений» в известных к тому времени «фонетических законах» получил убедительное разъяснение. Так, датский языковед Карл Вернер (1846–1896) в опубликованной в 1877 г. статье «Исключение из первого передвижения согласных» отметил, что кажущееся нарушение закона Раска – Гримма, согласно которому система смычных согласных германских языков передвинулась на одну ступень, объясняется действием индоевропейского ударения, т. е. влиянием другого фонетического закона^[48]. Несколько раньше, в 1875 г., немецкий языковед Вильгельм Шерер (1841–1886), книга которого «К истории немецкого языка», вышедшая в 1868 г., оказала, по признанию самих младограмматиков, большое влияние на формирование их взглядов, писал, что «изменения звуков, которые мы можем наблюдать в засвидетельствованной памятниками истории языка, осуществляются согласно строгим законам, нарушения которых, в свою очередь, могут быть только закономерными».

В то же время новые факты, добытые в языкознании, позволили уточнить методику реконструкции и убедительно показали, сколь наивно-прямолинейным было представление А. Шлейхера об индоевропейском праязыке и тем более о возможности его полного восстановления, что также требовало пересмотра многих сформулированных им и его современниками положений.

Наконец, сохранявшееся влияние психологизма, сочетавшееся с отказом от понятий «духа языка», «духа народа», «психологии народов» и т. п., также объявленных «метафизическими», привело к тому, что единственной общетеоретической базой лингвистики неизбежно становилась индивидуальная психология. При этом, однако, ни исторический характер языкознания как такового, ни ведущая роль в нем компаративистики, приводившая, по существу, к их отождествлению, под сомнение не ставились.

Указанные обстоятельства приводят к формированию в последней трети XIX в. нового течения, вошедшего в историю языкознания под именем «младограмматизма». Само название было первоначально применено немецким лингвистом более старшего поколения Фридрихом Царнке (1825–1881) и носило иронически-неодобрительный характер; однако впоследствии оно не только закрепилось, но и было принято самими представителями нового направления.

Первоначальным ядром младограмматической школы был Лейпцигский университет, а ведущими ее представителями – Август Лескин (1840–1916), Герман Остхоф (1847–1909) Карл Бругман (1849–1919), Бертольд Дельбрюк (1842–1922), Герман Пауль (1846–1921). В начале своего возникновения младограмматизму пришлось столкнуться с достаточно резкой критикой со стороны более старшего поколения компаративистов, однако к последним десятилетиям XIX в. он стал ведущим направлением в науке о языке и младограмматиками стали называть всех, разделявших в той или иной степени установки лейпцигских языковедов. Среди них – датские ученые Вильгельм Томсен (1842–1927) и упоминавшийся выше Карл Вернер, французский лингвист Мишель Бреаль (1832–1915), итальянец Грациадио Асколи (1829–1907) и др., хотя у каждого из названных ученых были и свои оригинальные взгляды.

«Младограмматический манифест»

Теоретические взгляды младограмматиков были впервые изложены в предисловии к книге «Морфологические исследования в области индоевропейских языков», которое часто называют «Манифестом младограмматиков». Авторами этой работы, изданной в Лейпциге в 1878 г., были Г. Остхоф и К. Бругман. Оба они являлись достаточно известными компаративистами, сделавшими ряд важных открытий в области индоевропейского языкознания.

Если оставить в стороне резкую полемичность тона по отношению к лингвистам предыдущего поколения (и которой, собственно говоря, младограмматики и были обязаны данным им прозвищем), основные положения «Манифеста» сводились к следующему:

1. Прежнее языкознание, изучая индоевропейские языки, не интересовалось «говорящим человеком», т. е. не занималось психофизическим механизмом речи; сосредоточив свое внимание почти исключительно на физиологии звуков, оно пренебрегало психической стороной речевого процесса. Между тем необходимо учитывать, что «даже преобразования и новообразования, возникающие лишь во внешней языковой форме и касающиеся только звукового выражения мысли, в громадном большинстве случаев основываются на происходящем перед произнесением звука психическом процессе».

2. Главной целью сравнительно-исторического языкознания была реконструкция языка-основы, а внутри отдельных языков внимание привлекали почти исключительно древнейшие эпохи, тогда как более поздние периоды развития квалифицировались как время упадка и разрушения. Соответственно основное внимание уделялось реконструированию праформ («являющихся, конечно, чисто гипотетическими образованиями»). Однако исходить следует от известного к неизвестному; поэтому создание общей картины языкового развития должно быть основано «на материале таких фактов развития языков, история которых может быть прослежена с помощью памятников на большом отрезке времени и исходный пункт которых нам непосредственно известен… следовательно, ученый, занимающийся сравнительным изучением языков, должен обратить свой взор не к праязыку, а к современности, если он хочет иметь правильное представление о характере развития языка».

3. Гипертрофированное внимание к прошлому приводило к изучению языка «на бумаге», т. е. почти исключительно по древним письменным памятникам, без учета того, что «буквы всегда представляют собой лишь грубые и неумелые, а зачастую вводящие в заблуждение отображения звуков живой речи», а сами тексты фиксируют не естественный, «неподдельный» разговорный язык, а язык, подвергшийся литературному (в широком смысле слова) влиянию. Между тем центральное внимание исследователя должно быть обращено на живые языки и диалекты, поскольку «во всех живых народных говорах свойственные диалекту звуковые формы проводятся через весь языковой материал и соблюдаются членами языкового коллектива в их речи куда более последовательно, чем это можно ожидать от изучения древних, доступных только через посредство письменности языков».

4. При изучении языка необходимо руководствоваться двумя основными положениями: «Во-первых, язык не есть вещь, стоящая вне людей и над ними и существующая для себя; он по-настоящему существует только в индивидууме, тем самым все изменения в жизни языка могут исходить только от говорящих индивидов; во-вторых, психическая и физическая деятельность человека при усвоении унаследованного от предков языка и при воспроизведении и преобразовании воспринятых сознанием звуковых образов остается в своем существе неизменной во все времена».

5. Важнейшим понятием сравнительного языкознания должен стать принцип, согласно которому «каждое звуковое изменение, поскольку оно происходит механически, совершается по законам, не знающим исключений, т. е. направление, в котором происходит изменение звука, всегда одно и то же у всех членов языкового сообщества, кроме случаев диалектного дробления, и все без исключения слова, в которых подверженный фонетическому изменению звук находится в одинаковых условиях, участвуют в этом процессе».

6. Этот первый методический принцип должен быть дополнен вторым – понятием аналогии, т. е. звуковых изменений в отдельных словах или грамматических формах под влиянием других слов или форм. При этом «к аналогии следует прибегать только тогда, когда нас принуждают к этому звуковые законы». Признавая, что аналогию трудно доказать и во многих случаях применяющий ее исследователь «может апеллировать только к вере», Остхоф и Бругман называют ее «последним прибежищем», настаивая, однако на том, что «самое смелое предположение о влиянии аналогии, если оно не переходит границ возможного, все же дает гораздо больше оснований к тому, чтобы в него “верили”, чем произвол в обращении с механическими звуковыми законами».

7. Совершенно неоправданно представление, согласно которому в развитии языка выделяют «юношеский возраст» с развитым языковым чутьем и «старческий возраст», когда языковое чутье ослабевает и затемняется, что способствует более широкому применению аналогии. Во-первых, само представление о «древности» и «новизне» достаточно относительно и связано не с самим языком, а с уровнем наших знаний о его прошлом: «Разве грамматист, если бы ему вдруг стал известен, например, греческий диалект XX в. до н. э. или германский диалект VIII в. до н. э., не изменил бы тотчас свое представление о древности, связывающееся у него с языковыми формами гомеровского и готского языка, и не стал бы с этих пор считать древнее новым, и разве бы он не стал, по всей вероятности, после этого считать греков гомеровского времени и готов IV в. нашей эры людьми с “ослабленным языковым чутьем”, “с затемненным языковым сознанием? ”». Во-вторых, неизменность психофизической деятельности человека по усвоению и воспроизведению языка, о которой говорилось выше, требует признать, что важная роль аналогии в жизни новых языков предполагает такое же, если не большее значение последней и для древнейших и древних периодов языкового развития.

Как отмечали авторы «Манифеста», основная задача последнего заключалась прежде в распространении принципов младограмматизма. Их дальнейшим углублением и развитием занимались и коллеги Остхофа и Бругмана, среди которых особенно выделяется Герман Пауль.

«Принципы истории языка» Г. Пауля и их значение

Главной работой, в которой были сформулированы общетеоретические основы младограмматического направления, стала книга Г. Пауля «Принципы истории языка», прозванная «Библией младограмматизма». Впервые выйдя в свет в 1880 г., она переиздавалась еще несколько раз в переработанном виде.

Отмечая, что языкознание относится к культурно-историческим наукам, которые отличаются от наук естественно-исторических, Пауль подчеркивает, что важнейшим признаком любой культуры является участие психических факторов. Именно вокруг психического элемента группируются все остальные; поэтому главной основой относящихся сюда наук является психология – «законополагающая наука». Однако в любом историческом развитии наряду с психическими факторами действуют и физические. «Отсюда вытекает главная задача учения о принципах культуроведческой науки – установление общих условий, при которых психические и физические факторы, следуя свойственным им законам, получают возможность взаимодействовать для достижения одной общей цели».

Поскольку всякий акт языкового творчества всегда является делом индивида, следует признать, «что на свете столько же отдельных языков, сколько и индивидов». Отсюда вытекает, что «для полного описания состояния языка по существу надо было бы провести наблюдение над всей совокупностью представлений, связанных с языком у каждого отдельного индивида, принадлежащего к данной языковой общности, и сравнить затем между собой результаты отдельных наблюдений», что, правда, невозможно по техническим причинам. Поэтому категорически отвергаются «метафизические понятия» вроде «духа народа», «психологии народов» и т. п., единственной теоретической опорой объявляется индивидуальная психология, а «истинным объектом для языковеда являются все проявления языковой деятельности у всех индивидов в их взаимодействии друг с другом». При этом используемые говорящим языковые средства, хранятся в сфере бессознательного и образуют сложные психические образования, представляющие собой продукты того, что когда-то вступало в сферу сознания при слушании других людей и при собственной речемыслительной деятельности. Представления последовательно произнесенных звуков ассоциируются с представлениями последовательно произведенных движений речевых органов. Звуковые и моторные ряды ассоциируются друг с другом. И с теми и с другими ассоциируются представления, для которых они служат символами, – не только представления значений слов, но и представления синтаксических отношений. И не только отдельные слова, но и более сложные звуковые ряды, целые предложения ассоциируются непосредственно с заложенным в них мыслительным содержанием. Так как прямое психическое общение между индивидами невозможно и оно всегда опосредовано физическими связями, процесс коммуникации заключается в том, что душа индивида вызывает в другой душе сочетание представлений, соответствующее своему собственному, образуя при помощи моторных нервов физический продукт, возбуждающий сенсорные нервы другого индивида и вызывающий установление ассоциативной связи. Среди физических продуктов, служащих указанной цели, важнейшим является язык; к другим относятся прочие звуки, жесты, мимика и др. При общении мы исходим из предпосылки, что душа другого индивида относится к внешнему миру так же, как и наша, что одинаковые физические впечатления порождают в ней представления, тождественные нашим, и эти представления сходным образом группируются. Группы представлений образуют психические организмы индивидов, которые и являются действительными носителями исторического развития, поскольку «в качестве физиологического и физического продукта слово бесследно исчезает после того, как приведенные при этом в движение тела опять вернулись в исходное положение». Сам психический механизм индивида непрерывно меняется, причем эти изменения эволюционные и протекают постепенно.

Вместе с тем Пауль признает, что единственным фактором, порождающим язык индивида, является общение, а для его реализации необходима известная степень общности, что предполагает наличие узуса. Изменения как в индивидуальной психике, так и в узусе обычно происходят бессознательно, хотя не исключено и сознательное вмешательство в последний (деятельность грамматистов по фиксации литературного языка, выработка научно-технической терминологии, даже «каприз монарха» в деспотических государствах и т. п.). «Но значение такого произвольного вмешательства бесконечно мало по сравнению с медленными, бессознательными и непреднамеренными изменениями, которым языковой узус постоянно подвержен. Истинной причиной изменения узуса является обычная речевая деятельность. В этой области исключено всякое намеренное воздействие на узус… Изменение узуса является общим итогом ряда частных отклонений в отдельных организмах при условии, что эти отклонения имеют одинаковое направление. То, что первоначально было лишь индивидуальным, превращается в новый узус, который может вытеснить старый… Отсюда следует, что все учение о принципах истории языка связано с вопросом о том, в каких отношениях находится языковой узус с индивидуальной речевой деятельностью, как эта деятельность обусловливается ими и какое влияние оказывают эти изменения на узус». Сами изменения, в свою очередь, могут касаться звуковой стороны языка и значения (фонетические и семантические изменения). Они не находятся друг с другом в какой-либо причинной связи, хотя со временем может измениться как звук, так и значение. Для изучения психической стороны речевой деятельности, по мнению Пауля, необходимо использовать метод самонаблюдения (интроспекции), благодаря которому можно установить устройство собственного «психического организма», а затем делать по аналогии заключения о других.

Приведенные принципы должны лечь в основу исторического изучения языка, которое Пауль, подобно своим коллегам, считает единственно научным. «То, что хотят представить как неисторическое, но тем не менее научное исследование языка, есть по существу лишь несовершенное историческое его изучение, частично по вине изучающего, частично же по вине изучаемого материала. Как только мы выходим за пределы констатирования отдельных фактов, как только мы пробуем установить связи и постигнуть явления, мы тотчас вступаем на историческую почву, возможно, даже не сознавая этого». При этом Пауль отнюдь не отрицает важности описания состояний языка и связанных с этим сложностей, предостерегая, в частности, против переноса на характеристику данного состояния черт, присущих более ранним или поздним стадиям развития соответствующего языка. Однако самостоятельной теоретической ценности такая работа не имеет; ее задача – дать «надежную основу, для исторического исследования». При этом Пауль, с одной стороны, подчеркивает, что «каждая эмпирическая наука (какой он считает языкознание. –Л.Н., Г.Х.) поднимается до тем более высокой степени точности, чем лучше ей удается в явлениях, с которыми она имеет дело, осуществить изолированное рассмотрение функционирования отдельных фактов» (позже это неодобрительно назвали «атомизмом» младограмматиков), а с другой – подчеркивает, что «отдельное языковое явление можно исследовать только при постоянном учете всей совокупности языкового материала… только таким путем можно прийти к познанию причинной связи».

Вместе с тем при анализе книги Пауля историки нашей науки обращали внимание на то обстоятельство, что в ней довольно много внимания уделено и собственно грамматическим проблемам. Так, он подробно рассматривает проблему частей речи, отмечая несовершенство традиционной классификации, но скептически замечая, что «нам вряд ли удается заменить эту классификацию более удачной». В области синтаксиса он заложил основы психологической теории предложения, выделяя в нем психологическое подлежащее – совокупность представлений, с самого же начала известных говорящему, и психологическое сказуемое – совокупность представлений, присоединяемых к подлежащему и содержащих что-то новое (в односоставных предложениях психологическое подлежащее представляет собой нечто само собой разумеющееся и в его функции может выступать сама ситуация, присутствующая в сознании говорящего и слушающего и не находящая поэтому языкового выражения). Причем Пауль оговаривает, что хотя грамматические категории возникают на психологической основе, психологическое подлежащее и сказуемое не всегда совпадают с грамматическими: в зависимости от того, что известно и что сообщается нового, в роли психологического подлежащего или сказуемого может выступать любой член предложения независимо от своей грамматической формы.

Кроме того, в отличие от большинства современных ему лингвистов, сосредоточившихся на проблемах исторической фонетики, Пауль уделял много внимания изменениям в области словообразования, синтаксиса и семантики, причем разработанная им классификация изменений значений слов (сужение значения, расширение значения, перенос значения и прочие случаи – «улучшение» или «ухудшение» значения, литота, гипербола и т. п.) в целом продолжает применяться и в наши дни. Касался он и таких вопросов, как устранение языковых «излишеств», принцип экономии языковых средств и т. п.

В целом труд Пауля, который был охарактеризован выдающимся русским языковедом Ф.Ф. Фортунатовым как «очень хорошее общее сочинение по истории языка в изложении хотя и не популярном, однако ясном», оказал большое влияние на современное ему языкознание и вплоть до появления «Курса общей лингвистики» Ф. де Соссюра оставался самым авторитетным общелингвистическим трудом в европейской науке.

⇐ Предыдущая 7 8 9 10 111213 14 15 16 Следующая ⇒