Но что делать ученикам, чьи подлинные интересы и способности лежат в других областях? У них подобное тестирование вызывает лишь отвращение к учебе и чувство отчуждения.

⇐ ПредыдущаяСтр 8 из 18Следующая ⇒

На протяжении многих поколений учащиеся и студенты проводили большую часть своего времени за писанием сочинений, выполнением упражнений на понимание, прохождением тестов на знание помимо многого другого, составление рекомендаций для комиссии. Я выдвинул кандидатуру преподавателя английского языка, у которого, как мне казалось, были шансы. Комиссия потребовала, чтобы те, кто давал рекомендации, покидали помещение во время принятия решения. Посчитав это простой формальностью, я вышел из комнаты и вернулся через несколько минут, готовый вновь участвовать в собрании. Однако мне пришлось ждать полчаса: явно возникли какие-то спорные вопросы.

В конце концов меня пригласили в комнату, и я сел, ожидая решения. Проректор сказал: «С вашим кандидатом у нас трудности. Пусть год подождет», — это означало, что они против его повышения. Члены комиссии не имеют права оспаривать решения, связанные с их рекомендациями, но я был так обескуражен, что все же решил выяснить причину. Мне объяснили, будто у моего кандидата проблемы с исследовательской работой. Я этого никак не ожидал и поинтересовался, что это означает. Мне ответили, что у него очень мало научных работ.

Они говорили о преподавателе английского языка, который на тот момент опубликовал три романа, и два из них получили Национальные книжные премии; сочинил две пьесы, по которым были поставлены телесериалы, транслирующиеся по всей стране, — причем один из них был удостоен национальной премии. Он также опубликовал две работы в обычных научных журналах по популярной художественной литературе XIX века. «Но ведь это и есть его работа», — сказал я, указывая на романы и сценарии. «Это, конечно, очень интересно, — заметил один из членов комиссии, — но нас беспокоит его научная работа», — и указал на научные журналы. «Но они тоже его научная работа», — сказал я, указывая на романы и пьесы. Мои слова вызвали громкое шуршание бумаг. Под научной работой большинство университетов понимают публикации в академических журналах или научные монографии. Мысль, что романы и пьесы могут считаться научной работой, очевидно, не прозвучала во время обсуждения. Но от этого многое зависит.

Вопрос был не в том, хороши ли его произведения, а в том, могут ли романы и сценарии считаться научной работой. Здравый смысл подсказал комиссии, что не могут. Но тогда что же такое научная работа? В университетах она определяется как систематические изыскания для получения новых знаний. Поэтому я спросил членов комиссии, считают ли они, что романы и пьесы как оригинальные произведения

фактологической информации и изучением математики — все эти виды деятельности предполагают пропозициональное знание и определенные формы логико-дедуктивного мышления. Но некоторые занятия развивают способности иного рода. В большинстве школ есть уроки спорта, рисования и музыки, даже допускается игра на музыкальных инструментах и пение в хоре. Есть предметы, в том числе связанные с технологиями и искусством, включающие элементы практики, но они, как правило, находятся на задворках формального образования. Эта же модель распространяется на высшее образование, особенно университетское — самую высокую форму высшего образования для большинства людей. И важным тому подтверждением выступают разные виды искусства.

Искусство и наука

Пропасть, разделявшая идеологии двух исторических периодов — эпохи Просвещения и романтизма, — сохранилась до наших дней, не утратив своей глубины и в современном отношении общества к искусствам и наукам.

М.Н таблица по тексту.

Наука	Искусство
науки ассоциируются с фактами и истиной	Искусство, напротив, связано с чувствами, фантазией и самовыражением
Ученый в распространенном представлении — это облаченный в белый халат исследователь, который стремится понять мироустройство с помощью трезвых расчетов.	Художник духовно свободен, он дает выход вихрю творческих идей.

В образовании воздействие этих представлений распространилось очень широко.

Снижение интеллекта

Занятие искусствами, в отличие от искусствоведения, не входит в рационалистическое представление об интеллекте. Рисование, театральное искусство, сочинение музыки и стихов — все это не ассоциируется с академическими способностями. Особенно заметно подобное представление проявляется в университетах. Несколько лет назад я был членом университетской комиссии по вопросам карьерного роста преподавателей; в комиссию входили двадцать профессоров искусств, наук и социальных дисциплин. Преподаватель университета должен заниматься преподавательской, административной и научной работой. Кандидат на повышение в должности должен подтвердить определенный стандарт во всех трех сферах. В мои обязанности входило,

………………………………………….

Нет стр. книги 121, надо сканировать

……………………………………………

искусства могут быть источником новых знаний? Если да, то подходят ли в категорию музыка, изобразительное искусство и поэзия? Мы действительно утверждаем, что знания можно найти лишь в научных журналах и академических изданиях? Этот вопрос жизненно важен по ряду причин. Особенно значим он с точки зрения статуса искусств и наук в университетах и в образовании в целом.

Есть занятное различие в научной деятельности на факультетах искусств и на научных факультетах университетов. Если вы работаете на факультете физики или химии, то сидите в лаборатории и «делаете» науку. Вы не тратите свое рабочее время на анализ жизни физиков и их культурный контекст. Если вы математик, то не проводите время, пристально изучая перепады в настроении Архимеда или его отношения с родственниками, когда он разрабатывал свои теории. Вы занимаетесь математикой. А на многих факультетах искусств дела обстоят совершенно по-другому.

Университетских преподавателей английского нанимают не для того, чтобы они писали литературные произведения — их принимают на работу, чтобы они писали о чужих произведениях. И они большую часть своего времени анализируют биографии и мотивы писателей и их произведения. Они могут сочинять стихи в свободное время, но обычно, занимаясь этим в рабочие часы, не получают никакого признания коллег, хотя их творчество может повысить престиж университета. От них ждут, что они будут писать аналитические работы о поэзии. Почему-то на факультете искусств творческий процесс создания художественного произведения нередко не считается надлежащей интеллектуальной деятельностью, но занятие физикой или химией на факультете естественных наук таковым считается. Так почему же в университетах изучение романов принято считать более высокоинтеллектуальным занятием, чем сочинение романов? Чтобы быть более точным, поставлю вопрос иначе: если сочинение романов не признается интеллектуально значимым, почему таковым признается исследование чужого романа? Университеты преданы пропозициональному знанию и логико-дедуктивному мышлению. Ученые могут рассматривать сквозь призму академических изысканий все что угодно: растения, книги, погодные условия, частицы, химические реакции или стихи. Академическая работа признается таковой по стилю написания, но не по содержанию. Предполагаемое превосходство академического интеллекта очевидно в традиционной иерархии квалификаций.

Традиционные университеты вознаграждают академические достижения степенями. Остальные учебные заведения выдают дипломы или используют другие способы поощрения. Если вы хотите заниматься изобразительным искусством, стать художником или скульптором, то поступаете в художественный колледж и получаете диплом за свои труды. Если вы хотите получить степень по изобразительному искусству, вам приходится поступать в университет и изучать историю искусства. Вы не создаете произведений искусства в университете — вы пишете о них. Аналогичным образом, желая заниматься музыкой и стать музыкантом, вы поступаете в консерваторию и получаете диплом; если вам потребуется степень, то придется поступить в университет и писать о музыке.

Сегодня подобное разграничение начинает давать сбои. Колледжи искусств уже присуждают степени, а факультеты искусств в университетах предлагают практические курсы. Хотя в Европе и некоторых регионах Азии идея, что степени должны присуждаться за практическую работу в области искусств, встречают сопротивление.

Пора меняться.

Наши идеи могут поработить или освободить нас. Некоторые люди так и не освобождаются и остаются жить с мировосприятием прошлого, в зоне идеологического комфорта. История показывает, что создателей, таких как Галилей или Дарвин, прозревающих будущее и спешащих ему навстречу, часто воспринимают как еретиков или того хуже. В современном мировоззрении по-прежнему доминирует идеология, пришедшая на смену средневековой, — идеология рационализма, объективности и пропозиционального знания. Эти идеи формируют наши позиции и теории в той же степени, в какой суеверия и мифы вдохновляли скрупулезные расчеты средневековых астрономов. Точно так же, как их идеология задавала рамки для их вопросов, современная идеология ограничивает наши. Мы спрашиваем, где найти талантливых людей, но не замечаем талантов тех, кто нас окружает. Мы смотрим, но не видим, потому что традиционная оценка способностей с точки зрения здравого смысла отвлекает нас от дейстывиетльности.

Мы спрашиваем, как развивать творческие и новаторские способности, но подавляем процессы и условия, которые с наибольшей вероятностью могут этому способствовать. Продолжая верить в общепринятые идеи массового образования, несмотря на многочисленные свидетельства того, что система губит множество людей, и в этом мы напоминаем средневековых астрономов.

Рационалистическая традиция вбила клин не только между искусством и наукой в обществе, но и между интеллектом и эмоциями в человеческой психологии.

Она исказила идею творчества в образовании и внесла дисбаланс в развитие миллионов людей. В результате многие существенные способности человека игнорируются или недооцениваются. Это пренебрежение сказывается на всех. Детям с высокими академическими способностями часто не удается обнаружить остальные свои таланты. Те, у кого академические способности ниже, вполне могут обладать талантами, которые останутся нераскрытыми. Они пройдут все ступени образования, так и не узнав своего подлинного призвания. Разочаровавшись и обозлившись из-за своей «несостоятельности», они могут прийти к выводу, что просто не слишком умны. Некоторые ученики, признанные в школе академическими неудачниками, во взрослой жизни становятся очень успешными людьми. Но многие ли?

Человеческий интеллект включает в себя способность к академической деятельности, но это отнюдь не означает, что интеллект ограничивается исключительно научной или исследовательской деятельностью.

Нам надлежит:

готовить детей к будущей жизни,

и сквозь академическую иллюзию нужно разглядеть их истинные способности,

чтобы выяснить, как различные составляющие человеческих возможностей дополняют, а не ограничивают друг друга.

Но в чем же состоят эти возможности и что сделать для их освобождения?

Глава 5

Познать свой разум

Сейчас более чем когда-либо

человеческое сообщество рассчитывает

на живое присутствие разнообразных

талантов, а не на единственно утверж-

денное понимание способностей.

Человеческий интеллект гораздо богаче, чем нас заставляет думать индустриальное общество с его системой академического образования. Чтобы разобраться в истинной природе творчества, очень важно оценить полный диапазон и потенциальную силу наших умственных способностей.

Вы больше, чем вы думаете

Лиз Варлоу — альтистка Лондонского симфонического оркестра и лауреат престижной премии Фринка. Лиз родилась в Англии, в Бирмингеме, начала играть на альте в возрасте восьми лет; была награждена двумя стипендиями в Королевском колледже музыки и получила множество наград. Коллеги-музыканты описывают ее как очень тонкого музыканта, развившего в себе чувство музыки до высочайшего уровня. Что отличает ее от других музыкантов? Лиз Варлоу — совершенно глухая. Ее слух начал ухудшаться в возрасте шестнадцати лет; к девятнадцати — она полностью перестала слышать; причину болезни так и не установили. Тем не менее она не утратила выдающегося музыкального таланта и профессионализма исполнения. Как же Варлоу играет, если ничего не слышит?

«А как люди вообще играют? — спрашивает она. — Я знаю, как извлекать звуки, и знаю, какой звук получится. Исполнитель с " нормальным слухом" делает то же самое. Они извлекают звук и проверяют его на слух. Если нота взята неправильно, ее уже не исправишь. Благодаря слуховой памяти, отработанной технике и здоровому чувству юмора я справляюсь со всеми профессиональными ситуациями и не нахожу глухоту серьезным препятствием».

Эвелин Гленни — одна из лучших перкуссионисток мира. Она награждена орденом Британской империи, поэтому носит титул кавалерственной дамы. Гленни гастролирует по разным странам, давая потрясающие концерты. Ее виртуозное исполнение пользуется огромной популярностью, многочисленные альбомы продаются миллионными тиражами, она удостоена множества профессиональных наград, в том числе премии Грэмми. Ее постоянно приглашают провести мастер-классы. Эвелин Гленни тоже глухая. Она полностью потеряла слух к двенадцати годам — как раз когда у нее обнаружили музыкальные способности. Она продолжала развивать их вопреки обстоятельствам, хотя большинство людей считают наличие этой функции слухового аппарата обязательным для реализации музыкального таланта. Подобные примеры противоречат логике. Как может глухой человек стать выдающимся музыкантом? Достижения Лиз Варлоу и Эвелин Гленни демонстрируют виртуозную гибкость и приспосабливаемость человеческого рассудка. Именно эти качества лежат в основе уникальных способностей человека — творческих и новаторских.

Жизнь в двух мирах

Одно из основополагающих представлений современной философии о мире заключается в том, что мы живем в двух разных мирах.

Один мир существует независимо от нас — это мир материальных объектов, событий, других людей. Он был до нашего рождения, и, если все сложится хорошо, продолжит свое существование и после того, как нас не станет.
Есть и другой мир, который возможен лишь благодаря нашему существованию, — мир сознания, ощущений и чувств человека. В этом мире, по выражению шотландского психиатра Роналда Лэйнга, есть только одни отпечатки¹. Он начинается с нашим рождением и заканчивается с нашей смертью.

Первый из миров мы делим с другими людьми, второй не делим ни с кем. Осознание разницы между нашим и внешним миром знаменует важный этап в развитии личной самоидентификации. Каким образом мы стали воспринимать окружающий мир так, как воспринимаем? Откуда мы знаем, что он действительно существует в реальности, а не только в нашем представлении? Как мы выходим за пределы своего сознания?

Философов Просвещения беспокоила мысль, что внешний мир совсем не такой, каким кажется, и даже, что его совсем нет. Один из самых последовательных философов этого направления — епископ Джордж Беркли (1685-1753). Согласно его идеалистическим взглядам, весь материальный мир — всего лишь идея в сознании Бога. Известный острослов доктор Сэмюэл Джонсон (1709-1784) высмеял идеализм Беркли. Один из сторонников епископа, нападая на Джонсона с упреками, заявил, что теорию Беркли «нельзя просто взять и отшвырнуть». Джонсон подошел к ближайшему булыжнику и, пнув его, сказал: «Вот так я и ее отшвыриваю». Джонсону, как и многим людям, было очевидно, что даже философы-идеалисты продолжают жить в этом мире и даже ходят в лавку за покупками, несмотря на всю свою неуверенность в его существовании.

Внешний мир, может быть, и иллюзия, но в повседневной жизни мы вовсе так не считаем. Мы принимаем как данность, что люди и вещи вокруг настоящие и предстают перед нами одними и теми же. Какими бы мучительными ни были эти вопросы для философов, они будут проблемами только в том случае, если считать их таковыми.

Большую часть времени мы проживаем свою жизнь с так называемым естественным отношением к ней².

Пока некоторые философы XVII-XVIII веков пытались выбить из голов людей уверенность в существовании материального мира, новая генерация ученых предприняла попытку подчинить этот мир человеку. Как заметил Бертран Рассел (1872-1970), научное мировоззрение состоит не просто в отвержении философских сомнений, оно скорее иллюстрирует, что в обыденной жизни мы считаем очевидными многие вещи, которые при более внимательном исследовании оказываются полны явных противоречий.

Как человек преодолевает пропасть между двумя мирами? ³

Сознание и мозг

В наши дни считается само собой разумеющейся тесная связь мозга с сознанием. Однако это представление возникло относительно недавно. В античном мире между мозгом и сознанием протягивали лишь тонкую ниточку. Мозг имеет непрезентабельный вид — комок сморщенной материи, лишенный подвижности, отделенный от остального тела и заключенный в костную коробку. Нормальный человеческий мозг имеет размер небольшой дыни и выглядит как огромный грецкий орех. Верхняя его сторона, разделенная на две половины, или полушария, и покрытая складками, называется корой головного мозга, или новым мозгом. Кора делится на четыре участка, или доли: теменную, лобную, заднюю и переднюю. Полушария соединены стволом нервных волокон под названием мозолистое тело. Под мозгом, сзади, в области, называемой старым мозгом, помещается небольшой орган, по форме напоминающий цветную капусту, — это мозжечок. Из него выходит, соединяя его со спинным мозгом, мозговой ствол.

Функции интеллекта, которые в наше время ассоциируются ис ключительно с Головным мозгом, древние анатомы приписывали сердцу и легким. Мозг считался вместилищем души до тех пор, пока не наступала физическая смерть, и душа не перемещалась в загробный мир. Других явных функций мозгу не приписывали. И все же средневековые анатомы пришли к выводу, что он имеет практическое назначение в этой жизни. С усложнением анатомических исследований постепенно проявилась физическая взаимосвязь между головным мозгом и остальным телом — через спинной мозг и нервную систему. По-прежнему ведутся ожесточенные споры о сущности взаимосвязи между неподвижным серым веществом, которое составляет материал головного мозга, и живыми мыслями, чувствами и желаниями, определяющими человеческое сознание. Установить, что существует некая взаимосвязь между сознанием и мозгом, было довольно просто. После удаления мозга сознание резко исчезает. Однако до сих пор неизвестно, как в недрах вполне материального органа рождается сознательная психическая деятельность. Как в сером комке размером с небольшую дыню могут рождаться гениальные идеи Исаака Ньютона, музыка Моцарта, танец Марты Грэм, поэзия Шекспира, духовные откровения Ганди? Как объяснить то, что названо «духом в машине»?

С точки зрения здравого смысла между рассудком и сознанием есть различие. В определенном смысле сознание — это то, что вы утрачиваете, засыпая, и вновь обретаете, просыпаясь и начиная воспринимать окружающее. Сознание имеет еще одну функцию — понимание. Именно этот смысл мы вкладываем, когда говорим, что начинаем осознавать какую-то проблему. Младенцы рождаются с головным мозгом. Разум развивается по мере их роста: они впитывают окружающий мир и размышляют о нем.

Мозг — это нечто большее, нежели осознаваемая мысль. Значительная часть активности головного мозга скрыта от нашего сознания. Работа мозга по большей части заключается в подспудном регулировании организма, то есть он оказывает воздействие на неконтролируемые процессы метаболизма, секреторные функции, сложную деятельность органов восприятия и многое другое. Сознание лишь частично формирует деятельность мозга в определенный момент времени. Хотя зависимость разума от мозга по-прежнему во многом представляет для нас загадку, мы уже знаем довольно немало о том, чем управляют различные зоны головного мозга и как они взаимодействуют в разные моменты нашей деятельности.

Топография разума

Ученые давно поняли, что разные участки мозга обладают разными функциями. В Средние века верили, что разум состоит из набора способностей, каждая из которых локализована в своей части мозга. Под способностями подразумевались память, воображение и логическое мышление. Этой теорией обосновывалась классическая учебная программа грамматических школ. Считалось, что память тренируется при изучении латыни, логическое мышление — при занятиях геометрией, развитию воображения способствуют поэзия и музыка⁴.

Головной мозг разных людей выглядит примерно одинаково, и их череп имеет приблизительно одну и ту же форму. При более близком исследовании выясняется, что каждый череп обладает индивидуальными выпуклостями и вмятинами, варьируется по форме и размеру. Австрийский врач и анатом Франц Галль (1758-1828) изучал мозг сотен трупов, пытаясь найти соответствие между формой мозга и личностью его бывшего владельца. На основании своих исследований он разработал теорию о личности, форме мозга и характерном расположении выпуклостей, или шишек на черепе, получившую название френологии, буквально «наука о разуме». Галль выделил личные качества, всего тридцать два, связанные с расположением шишек на черепе. Френологи утверждали о наличии прямой связи между такими специфическими функциями, как речь, и определенными участками мозга. Впоследствии более глубокие исследования головного мозга опровергли френологическую теорию Галля.

Исследования людей с повреждениями головного мозга, проводившиеся в XIX веке, показали, что идея об ограниченной локализации определенных функций головного мозга ошибочна. Современные исследования также обнаружили, что способности нашего мозга гораздо сложнее и динамичнее, чем предполагали ранние теории. За последние тридцать лет использование различных технологий сканирования позволили сделать революционные открытия в изучении живого мозга. Благодаря современным методам можно отслеживать электрическую активность и ток крови в головном мозге во время разных видов деятельности; вследствие этого появились новые данные о двух уровнях работы мозга. Мы стали лучше понимать функции и взаимодействие разных участков мозга, смогли наблюдать на молекулярном уровне его синаптические и нейронные процессы. Исследования на обоих уровнях позволяют увидеть тройственную природу творчества, обусловленную тем, что человеческий интеллект многообразен, динамичен и индивидуален.

Многообразие

Согласно взглядам философов эпохи Просвещения, знания о мире можно получить исключительно путем логического мышления и эмпирических свидетельств органов чувств. Этот подход с точки зрения здравого смысла выглядел очень убедительно. Однако на практике все оказывалось несколько сложнее. Прежде всего, наши ощущения ограничены. Мы видим мир не таким, каков он есть, а таким, каким мы его воспринимаем.

Природа наших ощущений определяет наше поле восприятия: что именно мы фактически воспринимаем и как. Мир больше, чем способно воспринять наше зрение или другие органы чувств. Мы ощущаем мир именно так, а не иначе, потому что устроены определенным образом. Все человеческие существа обладают ростом в среднем от ста пятидесяти до ста восьмидесяти сантиметров, мы прямоходящие, в целом наше тело симметрично. Без защиты человеческий организм способен выдержать довольно незначительные колебания температуры. Нам доступны различные ощущения: зрительные, вкусовые, осязательные, слуховые, обонятельные, чувство равновесия и пространственной ориентации, боли и температуры. Наши глаза расположены на передней части головы, у нас бинокулярное зрение. Мы можем видеть свет в диапазоне от 400 до 700 нанометров. Наши уши в норме воспринимают звуки от 20 до 15 000 герц. Мы живем в насыщенной сенсорной среде, окруженные образами, звуками, запахами, температурами и материями, но воспринимаем лишь часть их.

Другие животные обладают иными и часто узконаправленными ощущениями, соответственно, они живут в совершенно иных сенсорных мирах. Например, летучие мыши способны воспринимать ультразвуковые частоты далеко за пределами 15000 герц. Некоторые животные и птицы воспринимают инфразвук — низкие частоты. Голуби воспринимают частоту в 0, 1 герца, слоны общаются с помощью сигналов на частоте 1 герц. В результате двое животных, обитающих в одном и том же физическом пространстве, могут иметь совершенно разное восприятие происходящего. Сравните жизнь морского конька и кашалота, живущих в одном и том же сегменте океана: среда обитания одинаковая, но их миры различны, с одной стороны, потому что между ними существует разница в размере и физических возможностях; с другой — потому что у них совершенно разные сенсорные способности.

Наши чувства — это каналы, через которые информация перетекает между внешним миром и сознанием. Будь эти каналы другими, через них поступала бы информация совсем другого рода, и наше восприятие внешнего мира могло бы быть иным. Мы жили бы в другом мире, если бы могли слышать, как летучие мыши; видеть, как кошки; иметь нюх, как у собаки; видеть звуки; дышать под водой или летать.

Наши физические параметры определяют, что мы способны воспринимать. Однако некоторые факторы влияют на то, что мы в самом деле воспринимаем, — это культурные условия, которые играют огромную роль в развитии творческого начала. Речь о них пойдет в восьмой главе.

Особенности наших ощущений, строения тела и структуры мозга влияют не только на то, о чем мы думаем, но и как мы думаем. Это еще одно предостережение против рационалистического подхода, рассматривающего разум и тело как две раздельные сущности, — феномен, называемый картезианским дуализмом. Рационалистический подход к знаниям ориентируется на логико-дедуктивные возможности мозга, что вполне разумно; но человеческое сознание — это нечто большее, нежели человеческие возможности. Мозг — организованный орган, взаимодействующий со всеми системами и процессами тела. Наши здоровье, физическое состояние и желания могут оказать значительное влияние на состояние нашего разума.

В учебной среде устоялась тенденция не обращать внимания на тело — там признается только разум. Во многих школах образование получает лишь верхняя половина тела ученика, точнее его мозг, а конкретно — левое полушарие.

Именно в левой части мозга сосредоточена вся жизнь многих представителей интеллектуального труда. В некотором смысле они вообще бесплотны. Свой собственный организм они рассматривают как своего рода транспортное средство для головы — иначе как ее доставлять на ученые советы? Если хотите получить полное представление об автономном существовании головы, посетите конференцию научных сотрудников, преподавателей и профессоров, а потом не забудьте заглянуть на их вечеринку с танцами. Вы все увидите своими глазами, наблюдая, как взрослые мужчины и женщины совершают нелепые движения под музыку, не попадая в ритм, и ждут не дождутся, когда же все это кончится, чтобы отправиться наконец домой и написать об этом статью.

Танцоры, напротив, живут в ликующем теле и умеют выражать свои умения и чувства посредством движений. Я был членом совета директоров Бирмингемского королевского балета в Англии и имел возможность наблюдать репетиции профессионалов. Строгость и красота балета и других форм профессионального танца вызывают восхищение. Я уже говорил, что уроки танца не обрели в школах такого статуса, как математика и другие академические предметы, но танец дает форму идеям и чувствам, которые не выразить никаким другим образом. Марта Грэм сказала, что танец — это тайный язык души.

Хотя общепринятого определения интеллекта не существует, мы можем сейчас сами договориться о дефинициях и решить, что интеллект включает способность формулировать и связно выражать мысли. Для этого лучше всего использовать слова. Кроме того, мы можем мыслить образами, звуками, движениями и даже объединять все перечисленные способы. Музыканты не пытаются передать звуками мысли, которые лучше облечь в слова; но для выражения музыкальных фантазий не требуется вербальной функции. Художники, графики, дизайнеры мыслят образами, и у них свои визуальные идеи.

Интеллект также включает способность эффективно решать практические жизненные проблемы. Эволюционный психолог Говард Гарднер, прославившийся своей теорией множественного интеллекта, определяет интеллект как способность решать проблемы в контексте. Представьте двенадцатилетнего туземца с Каролинских островов, говорит Гарднер, которого старейшины определяют в моряки: «под руководством опытных навигаторов он научится ориентироваться по звездам и узнает географию, чтобы суметь проложить курс среди сотен островов»; или возьмите четырнадцатилетнего парижского подростка, «который научился программировать и сочиняет музыку с помощью синтезатора». Минутное размышление, продолжает Гарднер, — и вы поймете, что каждый из них «демонстрирует высокий уровень компетентности в сложной области, и, какое бы определение мы не давали интеллекту, подростков нужно рассматривать как обладателей недюжинных умственных способностей»⁵. По мнению Гарднера, существует по меньшей мере семь типов интеллекта. В более поздней работе он признает, что их даже больше. Из этого следует мысль, что интеллект многогранен, глубок, сложен и в высшей степени многообразен.

Ранее я упоминал о своем сдержанном отношении к организации Mensa, собирающей под своим крылом счастливых обладателей высокого интеллекта. Меня беспокоит не существование подобного клуба для людей, успешно решающих IQ-тесты, которым это нравится. Я обеими руками за клубы и общества. Хорошо, что люди с общими интересами могут собираться вместе и обсуждать свои увлечения. Существуют клубы по каким угодно интересам: кулинария, шахматы, спорт, политика, филателия, собаководство, астрономия — всего не перечислишь. Конечно, должен быть и клуб любителей IQ. Мне просто не нравится имиджевая реклама Mensa: в ней говорится о том, что члены этого клуба — самые умные люди на Земле. Так ли это? Если бы такой клуб существовал, все мы, без сомнения, хотели бы в нем состоять.

Почему в анкеты, заполняемые при вступлении в клуб, запрещено включать другие вопросы? Предположим, такие:

способны вы сочинить симфонию?
можете ли играть в оркестре?
решитесь ли начать свой бизнес и успешно управлять им?
в состоянии ли вы сочинять стихи, от которых люди заплачут?
хотите ли вы поставить балет?
или танцевать так, чтобы своими движениями проникать в душу человека?

Все это примеры многообразия человеческого интеллекта и разных способов нашего взаимодействия с окружающим миром и другими людьми. Разве их не нужно учитывать в любом определении интеллекта? И почему бы с распростертыми объятиями не принимать в клуб, прославляющий высшие уровни интеллекта, людей, которые преуспели в перечисленных видах деятельности? Человеческий интеллект выходит далеко за рамки обычных представлений об академических способностях и коэффициентах интеллектуальности.

Именно поэтому в мире так много произведений искусства — музыкальных, танцевальных, архитектурных, художественных, — украшают нашу жизнь.
Поэтому процветает бизнес, прикладные науки, технологии и изобретения, так облегчающие нашу жизнь.
Поэтому мир наполнен нашими чувствами и отношениями.

Динамизм

Интеллект отличается не только многообразием, но и динамизмом. Американский нейропсихолог Роджер Сперри (1913-1994) в 1950-х годах провел серию экспериментов с участием людей, перенесших операцию по рассечению мозолистого тела, то есть у них полушария головного мозга были разделены и функционировали изолированно друг от друга. Сперри обнаружил, что испытуемые с рассеченным мозолистым телом могли одновременно совершать два не связанных друг с другом действия; например, одной рукой рисовать картину, а второй писать. Он пришел к заключению, что два полушария головного мозга выполняют разные, но взаимодополняющие функции.

Левая половина мозга связана с логическими процессами, включающими речь и вычисления;

правая — формирует целостность нашего представления: восприятие образов окружающего мира, распознавание лиц и предметов, ориентацию в пространстве.

Исследование Сперри вызвало большой интерес и не в последнюю очередь в образовательной системе. Оно наводило на мысль о физическом соответствии мозга двум великим традициям в западноевропейской культуре. Левое полушарие, казалось, коррелирует с логико-дедуктивным анализом в духе эпохи Просвещения и с современными научными методами; правое полушарие вполне соотносится с тягой к прекрасному, интуицией и одухотворенностью в стиле романтизма. Реформаторы от образования быстро заметили, что академическая образовательная система, в сущности, почти полностью основана на работе левого полушария. По этому поводу Джеймс Хемминг произнес свой вердикт: продолжать учить людей по академическим программам, основанным на предметах, которые развивают исключительно левое полушарие, — все равно что готовить бегуна к чемпионату, тренируя только одну ногу и предоставляя возможность мышцам другой ноги атрофироваться.

Каждый понял эксперименты Сперри по-своему, и многие сделали собственные, далеко идущие выводы. Помню, я читал статью одной дамы, которая, не вполне разобравшись в их научной ценности, писала, что ее текст написан белым стихом, потому что при работе над ним она использовала лишь правое полушарие. Это замечание наводит на мысль, что дама не воспользовалась ни одной, ни другой половиной мозга.

По сути, два полушария должны работать раздельно, но в тесном сотрудничестве. Американский астроном и астрофизик Карл Саган (1934-1996) сформулировал это очень точно: нельзя определить, «насколько модели, продуцируемые правым полушарием, реальны или воображаемы, пока они не прошли тщательную проверку левым полушарием». Далее Саган уточняет:

«Простое критическое мышление без творческих или интуитивных просветлений, без поиска новых моделей стерильно и обречено. Решение сложных проблем в меняющихся условиях требует активности обоих полушарий большого мозга. Модель будущего проходит через мозолистое тело»⁶.

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒