Г. Лукач // Практикум по философии: Социальная философия. – Минск, 2007. – С. 534–536.

1. Почему исторический материализм не может быть методологией изучения докапиталистических обществ?

При анализе докапиталистических обществ необходимо понять роль экономических сил в ряду движущих общественных сил, их связь с прочими общественными образованиями.

Общим недостатком и философии истории догматизированного марксизма, и так называемых старых левых, и современных концепций технологического детерминизма, и цивилизационного анализа развития общества является их представление об истории как о неком запрограммированном процессе: рассматривается ли этот процесс как линейный прогресс общества или как циклический процесс рождения, расцвета и упадка великих цивилизаций. Однако в начале XX в. уже существовала иная трактовка философии истории марксизма, которую представляет один из родоначальников так называемого западного марксизма Г. Лукач.

2. В чем заключается принципиальное непонимание исторической концепции Маркса так называемыми вульгарными марксистами?

Вульгарные материалисты применяет исторический материализм к изучению обществ, отличных от капиталистического, без учета их особенностей. Рассматривают исторический материализм как вечную категорию. Исторический материализм применим к познанию обществ с овеществлением всех отношений.

Вульгарный марксизм совершенно пренебрег этим различием. Его применение исторического материализма впало в ту же ошибку, в какой Упрекнул Маркс вульгарную политэкономию: он рассматривал, как вечные, всего лишь исторические категории, а именно — также категории капиталистического общества.

С. Жижек // Практикум по философии: Социальная фило-софия. – Минск, 2007. – С. 536–538.

1. В чем заключается сходство подходов сталинистов и меньшевиков к трактовке исторического процесса?

Сходство в том, что меньшевики и сталинисты трактовали исторический процесс с позиций логики «объективных стадий развития» (демократическая революция, революция пролетарская).

Проблема сталинских коммунистов заключалась в том, /^тк^и что они не были достаточно «чистыми», что их захватила перверсивная экономика долга: «Я знаю, что это тяжело и, может быть, мучительно, но что мне остается делать, таков мой долг...» Обычный девиз этической программы - «Нет оправдания невыполненному долгу! »; и хотя «Би капп51, < 1епп с1и зоИзИ» («Можешь, значит, должен! ») Канта на первый взгляд предлагает новый вариант этого девиза, имплицитно он дополняет его куда более жуткой инверсией. «Нет оправдания выполнению долга! » Ссылку на долг как на оправдание наших действий следует отвергнуть как лицемерную; достаточно вспомнить всем известный пример с учителем-садистом, который мучает своих учеников беспощадной дисциплиной и пытками. Оправданием ему (и другим) служат слова: «Мне очень тяжело так поступать с бедными детками, но что мне остается, ведь таков мой долг! » Еще более уместным кажется пример сталинского коммуниста, который любит человечество, но совершает при этом чудовищные чистки и экзекуции, когда он этим занимается, сердце его разрывается, но он ничего не может поделать, поскольку таков его Долг перед Прогрессом... Мы сталкиваемся здесь с собственно перверсивным подходом приспособления позиции чистого инструмента Воли Большого Другого: я не несу за это ответственности, не я это делаю, я лишь инструмент высшей Исторической Необходимости... Непристойное наслаждение этой ситуацией порождается тем фактом, что я считаю себя оправданным за то, что делаю. Замечательная ситуация: я причиняю другому боль в полной уверенности, что не несу за это ответственности, а просто исполняю Волю Другого.

Говоря грубо и упрощенно, у революционных сил России в 1917 году, в трудной ситуации, в которой буржуазия оказалась неспособной положить конец демократической революции, оставался следующий выбор.

С одной стороны, позиция меньшевиков заключалась в подчинении логике «объективных стадий развития». Сначала демократическая революция, а уж потом революция пролетарская. В водовороте событий 1917 года вместо того, чтобы извлечь выгоду из постепенного разложения государственного аппарата и воспользоваться повсеместно распространенным недовольством Временным правительством, все радикальные партии должны были сопротивляться искушению продвинуть этот момент еще дальше и объединить усилия с демократически настроенными буржуазными элементами, чтобы прийти к демократической революции, терпеливо ожидая, когда созреет революционная ситуация. С этой точки зрения социалистический переворот в 1917 году, когда ситуация еще не созрела, интенсифицировал регресс к примитивному террору... (Хотя этот страх катастрофических террористических последствий «незрелого» восстания может показаться предвестником грядущего сталинизма, идеология сталинизма по сути дела отмечает возвращение к «объективистской» логике необходимых стадий развития1.)

2. В чем принципиальное отличие ленинской позиции в понимании исторического процесса от сталинизма и меньшевизма?

А ленинская позиция наоборот, отвергала логику «необходимых стадий развития», подтверждала влияние случайных факторов на ход истории.

С другой же стороны, ленинская позиция заключалась в том, чтобы взять препятствие силой, броситься в парадокс ситуации, ухватиться за возможность, ввязаться в борьбу, даже если ситуация еще не созрела, делая ставку на то, что само это преждевременное вторжение радикальным образом изменит объективную расстановку сил, в рамках которой изначальная ситуация кажется незрелой, т.е. это вторжение подорвет само положение, заявляющее о незрелости ситуации.

Такое представление все еще допускает принцип, лежащий в основе объективистской «овеществленной» логики «необходимых стадий развития». Оно просто обеспечивает различный ритм течения в тех или иных конкретных обстоятельствах (т.е. в отдельных странах вторая стадия непосредственно следует за первой). В отличие от этого позиция Ленина обладала большей строгостью: в конечном счете, нет объективной логики «необходимых стадий развития», поскольку «сложности», вытекающие из путаницы конкретной ситуации и/или из непредвиденных результатов «субъективного» вмешательства, всегда нарушают прямой курс движения.

3. Чем, по мнению С. Жижека, характерен исторический процесс в современных условиях глобализирующегося капитализма?

По мнению С. Жижека, глобализирующийся капитализм умело стабилизирует ситуацию, пережидая момент, когда эта ситуация обладает глобальной взрывной силой.

В более общем смысле история капитализма — суть длительная история того, как господствующая идеологически-политическая структура могла примирить (и урезонить взрывной край) движения и потребности, которые, казалось бы, угрожают самому ее существованию. Скажем, в течение длительного времени сексуальные вольнодумцы полагали, что моногамное сексуальное вытеснение необходимо для выживания капитализма. Теперь мы знаем, что капиталист может быть не только терпимым, но способен активно провоцировать и эксплуатировать различные формы «перверсивной» сексуальности, не говоря уже о промискуитетном потворстве сексуальным удовольствиям. Однако вывод из этого заключается не в том, что у капитализма бесконечная способность интегрировать и тем самым подстригать взрывные края всех частных потребностей, а в вопросе выбора времени, «схватывания момента». Какая-то конкретная потребность в определенный момент времени обладает глобальной взрывной силой. Она действует подобно метафорическому заместителю всемирной революции: если мы безоговорочно на ней настаиваем, система взрывается; если же мы долго выжидаем, метафорическое короткое замыкание между этой частной потребностью и всемирной катастрофой исчезает, и Система может с ехидно лицемерным удовлетворением спросить: «Ну что, этого добивались? Получайте! ».

⇐ Предыдущая 17 18 19 20 212223 24 25 26 Следующая ⇒