СЕМИОТИКА АНАЛИЗА И СЕМИОТИКА ТЕКСТА

Wer das Dichten will verstehen

Muss ins Land der Dichtung gehen;

Wer den Dichter will verstehen

Muss in Dichters Lande gehen.

Goethe. West-oestl. Divan (1819)

Im Auslegen seid frisch und munter!

Legt ihrs nicht aus, so legt was unter.

Goethe. Zahme Xenien (1821)

Ключевая проблема почти всех известных сегодня литературоведческих направлений заключается в вопросе, как литературоведческое познание может быть связано с практикой литературоведческой интерпретации текста. Соответствующая специфика обобщенно сформулированных особенностей текста и их языковая реализация в текстах часто представляется как расхождение теории и практики. С другой стороны, более чем понятно, что мы встречаем эту проблему как проблему герменевтическую также и при семиотическом исследовании, хотя - парадоксальным образом - литературоведение надеется улучшить свой теоретико-познавательный статус именно путем обращения к семиотике. Так как литературоведение в стремлении обосновать свой научный характер обращается не только к семиотике, но и к другим наукам, то эта проблема как таковая представляет собой, очевидно, нечто более обширное.

Если проанализировать те основания, в силу которых в последние десятилетия в отдельных

областях литературоведения проводились терминологические и концептуальные заимствования из других наук, например из языкознания, кибернетики, теории коммуникации и, не в последнюю очередь, из семиотики, то можно сказать следующее: для литературоведения речь шла при этом как, с одной стороны, о расширении его области значимости за счет введения новых точек зрения, так и, с другой стороны, в первую очередь - о повышении степени точности его дескрипций и высказываний. Но мы наблюдаем также, что тот прорыв, который происходит в литературоведении под влиянием точных областей других наук, сопровождается почти одновременно возникшей критикой, которая, напротив, тотчас ставит под вопрос пророчимое повышение степени адекватности высказываний о литературных и литературно-исторических фактах.

Тем не менее " новые", несмотря на критику и скепсис этих так называемых традиционалистов, выдают себя за прогрессивных покровителей науки и упрекают этих последних в отставании от требований современного научного развития; они-де не хотят понять, что опосредуемое литературой и искусством отношение " мира" и " сознания" может быть постигнуто только путем оптимизированного уточнения метаязыковых категорий исследования.

По сути, речь в этой полемике идет о методологическом вопросе: каким образом происходит формирование сознания (Bewusstsensbildung) на основании литературных фактов и посредством

какого опыта это формирование может быть эксплицировано. В более заостренной форме можно было бы сказать и так: речь идет о специфическом отношении " мира" и его " искусственного моделирования", т. е., вообще говоря, о " процессе осознания, опосредованного искусством", или о характере человеческого " осознания мира".

Указанная проблематика теснейшим образом связана со следующим вопросом: что имеется в виду под " семиотикой анализа" и что понимается под " семиотикой текста"? В зависимости от того, какой характер имеют для человека " семиотика анализа" и " семиотика текста" и какие цели, соответственно, с ними связываются, решается, по моему мнению, среди прочего, вопрос о том, принадлежит ли он к сторонникам прорыва к " точной" науке или же к их критикам.

Так как сами мы заинтересованы в неуклонном улучшении литературоведческой работы, хотя нам известны трудности точного анализа и интерпретации литературы и искусства, то мы хотим попытаться объяснить интенцию семиотического подхода и показать в основных чертах его соотнесенность с громоздкой комплексностью литературы как объекта исследования.

Сперва проясним некоторые понятия.

1. Под " семиотикой анализа" следует понимать метаязыковой метод, который служит в литературоведении для выполнения двух функций:

a) разыскание всеобщих и основополагающих сведений о литературных текстах или о литературе в ее целостности для формулирования теории о ней. Вместе с тем речь идет о систематическом изложении свойств литературных средств, с помощью которых представляется " мир", опосредуется знание о мире или с помощью которых в игре вопросов и ответов в процессе восприятия литературы может быть достигнуто понимание;

b) получение, описание и оценка функциональности специфических для этого средства признаков с целью раскрытия опосредуемой ими идеологии литературных текстов или " литературного мира", порождаемого в сознании реципиента.

" Семиотика анализа" не связана с одной особой терминологией из числа тех, что приняты в известных " семиотиках", но допускает, в принципе, любой вид метаязыковой терминологии. Поэтому нет ничего удивительного в том, что наряду с такими терминами, как " икона", " индекс", " символ" и т. п., с которыми обычно ассоциируется " семиотика" как наука, в семиотически ориентированные исследования вводится уже едва ли обозримое сегодня многообразие понятий из самых различных наук. Если, исходя из принципиальных соображений, считать допустимым такой перенос понятий, то следует сказать, что " семиотика анализа" определяется собственно не своими категориями или понятиями, но, прежде всего, по возможности однозначным в метаязыковом отношении и систематическим постижением знаково интерпретируемых фак-

тов своего объекта исследования. Признак понятийной точности, как и непрерывный метаязыковой характер систематических исследований, суть собственные предпосылки для оптимизации научного характера анализа литературы и способа ее бытия, а не для понятийного заимствования у других наук как такового. Заимствование так называемых дисциплинарно чуждых понятий является, строго говоря, вторичным, даже если употребление новой терминологии вызывает инновацию и создает впечатление развития науки.

2. Под " семиотикой текста" равным образом следует понимать две вещи:

a) как непосредственно анализируемые семиотические свойства текстов в широком и узком смысле, так и их структурную взаимосвязь. При этом безразлично, идет ли речь о графически зафиксированных текстах в обычном или переносном понимании, например текст " Евгения Онегина" или текст " русской литературы", или же только о структурных фактах литературоведческого высказывания, которые в наибольшей степени относятся не к поверхности текста и в качестве интерпретационного конструкта не могут наблюдаться напрямую в наличном графическом тексте;

b) сообщения (" миры" ) отдельных литературных текстов или сообщения (" миры" ), которые возникают на основании определенного числа текстов литературы.

Под указанными " семиотическими свойствами" (см. пункт а)) следует при этом понимать два факта: во-первых, те свойства, которые эксплицитно реализованы в объекте исследования как знаки, и, во-вторых, те свойства, которые оказываются на основании своей хотя и не эксплицитной, однако ожидаемой реализации косвенно маркированными знаками и, исходя из этого, могут пониматься как вирулентно присутствующие в сознании реципиента. Их латентное или вторично реализуемое наличие находится потенциально в состоянии обмена (по большей части - иерархически упорядоченного) с фактически реализованными знаками.

На основании сказанного понятно, что " семиотика текста" в собственном смысле возникает при интерпретации " знаков" и " не-знаков" и их внутреннего и внешнего переплетения отношений. На основании этого производителю и пользователю знаков принадлежит в последней инстанции решающая роль при конкретизации/идентификации знаков и толковании их взаимодействия, что, в свою очередь, является базовой предпосылкой для реконструкции того, что мы называем " литературным миром".

Более чем очевидно, что " семиотике текста" принадлежит решающая роль в процессе познания отношения между " миром" и " сознанием" и что от семиотического характера " анализа" зависит не только то, насколько надежно эксплицируются такого рода процессы познания, но и какую степень адекватности они имеют в отношении интенциональности текста.

На основании этого понятно, что " семиотика анализа" концентрируется не на способе бытия " мира" как таковом, а также не на том, каким образом " мир" оптимально представлен в сознании. В центре " семиотики анализа" находится " литературное моделирование мира", а не " мир как таковой" (даже если на основании аналогий в процессе создания и рецепции может существовать взаимосвязь такого рода).

Так как обязанности экспликации налагают на " семиотику анализа" некоторые ограничения, то она хотя и может при описании принимать во внимание высказывания авторов и реципиентов об их актуальных аналогиях между " миром" и " моделью литературного мира" в смысле некоторого конструкта, но они все же не относятся к ее предмету в собственном смысле.

На основании потенциально данного (даже если не всегда реализованного) отношения к " миру", как и на основании равным образом потенциально данной актуализируемости прямых и косвенных отношений к иным " моделям мира", устанавливаются как аспекты " мира как такового", " модельности (аналитических и синтетических) представлений мира", так и аспекты " модели литературного мира", которые, однако, в силу своего широкого факультативного характера не всегда могут быть включены в " семиотику анализа"; иное дело - в случае маркированных, очевидных отношений. " Модель мира", или " миромодель", наряду с " миром" всегда подразумевает специфическую и вместе с тем всегда

относительную степень своей " опосредованности".

В соответствии с этим " семиотика анализа" и " семиотика текста" на основании как своего характера, так и своего целеполагания являются знаковыми системами, которые служат общей коммуникации (а не, например, автокоммуникации, при известных обстоятельствах индивидуально значительно иным образом устанавливаемой) в процессе приобретения познания. Они обнаруживают по крайней мере рудиментарно конвенционально упорядоченный характер (код), и в этом признаке они сходны друг с другом. Несмотря на эту структурную однородность, важно все же то, что " семиотика анализа" " аналитически" растворяет свой объект и эксплицитно обобщает (в лучшем случае - в некоторой теории), тогда как " семиотика текста" стремится использовать дискретность своих образующих когерентность признаков для синтетического производства " искусственного мира" (" модели мира" ). Таким образом, эти два вида " семиотики" субстанциально отличаются друг от друга на основании своих соответственно иначе направленных целеполаганий. Их противоположно направленные функции усиливаются, сверх того, в случае " семиотики анализа" в силу необходимо эксплицитного характера метаязыковой понятийности в отличие от открытости художественных структур (" семиотики текста" ). В то время как любой метаязык расщепляет комплексные факты, это есть именно потенциальная открытость художественных струк-

тур, которая в нормальном случае допускает ряд специфических, зависимых от текста знаковых трансформаций; к ним, как правило, можно свести расщепление данной на поверхности дискретности знаков. И это есть, в первую очередь, способ возможных, в принципе, трансформаций, который способствует производству гибкого смыслового потенциала, который из-за часто точно не поддающейся записи однозначности может быть постигнут в метаязыковой модели лишь во фрагментарном или сконструированном виде. Смысловой потенциал в своем полном объеме и в своей особенности, не поддающейся полному пониманию, имеется, в конце концов, только сам по себе.

Противоположный характер " семиотики анализа" и " семиотики текста" будет еще более очевиден, если сравнить присущие им целеполагания: если в случае " семиотики анализа" речь идет о построении теории общих формальных свойств литературы (знакового комплекса и знаковых трансформаций), равно как и ее идеологической функциональности, причем эта теория должна быть значима для всех литературных текстов (см. отношение к " семиотике текста" под пунктом 2а и отношение между 2а и 2b), то в случае " семиотики текста" на первом плане находится интерпретация отношения обмена семиотической расчлененности формальных и содержательных признаков одного и более текстов. Если в случае " семиотического анализа" высказывание претендует на то, чтобы говорить, в принципе, о возможно больших, если не о всех

вообще литературных текстах (даже если на практике это невыполнимо), то " семиотика текста" интересуется, в конце концов, интерпретацией общей семиотической структуры одного или более, но ни в коем случае не всех текстов. Всеобщности высказывания с одной стороны противостоит с другой стороны высказывание о " литературном мире", который в большей мере индивидуально выражен посредством одного или более текстов. Исходя из этого, наконец, объясняется то, что в случае " семиотики анализа" используются такие параметры исследования, которые взаимосвязаны прежде всего с центральными метаязыковыми понятиями семиотики и ее смежных наук, в то время как в случае " семиотики текста" наряду с этими понятиями в метаязыковой функции в большей мере используются и выражения языка-объекта самой литературы, которые привлекаются как с целью анализа, так и с целью синтезирующей интерпретации. Характерно, далее, то, что " семиотика анализа" стремится, исходя, по возможности, из одной и той же точки зрения, постичь как гетерогенность различных знаковых систем, так и их прагматическую конкретизацию в текстах самих по себе и в типологическом сравнении, в то время как при раскрытии " семиотики текста" путем привлечения как можно более разнообразных точек зрения посредством моделирования систематически реконструируется и делается доступным интерпретации обычно противоречивый характер устройства мира этих знаковых систем. Следующее различие

двух " семиотик" состоит в том, что в процессе анализа имеет место неизбежное нивелирование большинства существующих иерархических текстовых структур и структур мира, в то время как такого рода равноценная трактовка всех конститутивных для текста структурных признаков уже в ранней стадии интерпретации последовательно отменяется благодаря постановке вопросов любого рода, с которыми приступают к тексту. Правда, там, где переход от анализа к интерпретации методологически не рефлектируется, где язык-объект и метаязык свободно переходят друг в друга, эти различия статусов не замечаются и высказывания являются, по-видимому, в значительной мере произвольными.

Как может быть уменьшена несоразмерность различных функций " семиотического анализа" и " семиотических интерпретаций текстовых структур" в отношении реконструкции " литературного мира" без смешения языка-объекта и метаязыка в литературной науке - смешения, которое по праву достойно осуждения, даже если оно является весьма полезным средством с точки зрения определенных прагматических оснований?

Обратимся еще раз к характеру сосуществования " семиотики анализа" и " семиотики текста". Можно привести аргументы в пользу того, что данные текста, которые обнаруживаются на почве " семиотического анализа" - независимо от того, для чего они, собственно, изолируются, -могли бы быть выбраны и в качестве основания для интерпретации текстов. Это в определенной

степени вполне возможно и для постановки вопросов. Проблема же состоит в том, что " семиотика анализа" на основании своей цели — построения всеобщей теории литературы - для понимания признаков текста всегда опирается только на однозначные параметры исследования и для обобщения высказываний они должны быть определены независимо от своей функциональной ценности в иерархии индивидуальной текстовой структуры; однако встречающиеся в каждом тексте скрытые, ассоциативные, трудно поддающиеся описанию данные, выпадающие из числа однозначно определяемых параметров, остаются при таком выборочном методе в значительной мере или совсем незамеченными. Это означает, что, как правило, комплексные, не однозначно дискретные знаки или комплексы знаков, которые, кроме того, подвержены при интерпретации одному из многочисленных процессов трансформации, а потому в своем существовании потенциально амбивалентны в силу изменяющегося угла зрения и заинтересованности рассматривающего, учитываются - если учитываются вообще - фрагментарно и лишь отчасти систематично. Ввиду элементарности и селективности данных, представленных в метаязыке, комплексность и амбивалентность обычно остается на этом пути обоснованной неоднозначностью " литературного мира", производимого посредством литературного текста в сознании, или же только по видимости систематически отстаивается посредством псевдоточной интерпретации.

Имеется, по-видимому, только один выход из этой дилеммы: аналитическая интерпретация текста в большей мере обращает внимание как на главные (лексические, стилистические и вообще семиотические) свойства литературных текстов, так и, с другой стороны, на текстовые данные, в целом осторожно привлекаемые для интерпретации. При этом было бы важно не только установить и разработать однозначные и гомогенные знаки для интерпретации, но и, наряду с гетерогенными или косвенно устанавливаемыми (латентными) знаками и комплексами знаков, установить прежде всего их функциональный характер в пределах текстовой иерархии и потенциал их неустойчивости. Тем самым может быть компенсирована как частичная несоразмерность аналитического инструментария, так и его селективный характер. Дальнейшей компенсацией для точных, а тем самым и простых (по сравнению со сложно построенными литературными текстами) категорий анализа и для компенсации произвола традиционных, опирающихся на метафоры интерпретаций могло бы быть - исходя из системной взаимосвязи текстов - взаимосопряжение определенных систематических параметров исследования. Еще и сегодня распространенное во многих литературоведческих работах отчасти неконтролируемое, интуитивное употребление метафор как метод, позволяющий воспроизводить " экономически сжатым образом" комплексные факты текста и использовать их для интерпретации, накладываемой на текстовой синтез, тем самым хотя и не

было бы еще полностью заменено, однако стало бы рационально более прозрачным и могло бы рассматриваться как первый шаг более эксплицируемой процедуры интерпретации.

Было бы, конечно, недоразумением ожидать здесь рецептов для разрешения этой в целом неоднозначно решаемой фундаментальной методологической трудности. Подобно тому как в семиотике речь идет не только о разыскании раз и навсегда устанавливаемых " структур" в смысле статического единства, в отношении опосредования " семиотики анализа" и " семиотики текста" в процессе интерпретации теста не может быть указано никаких жестких процедур интерпретации. Существенно скорее иное: с одной стороны, требование особо развитой чувствительности к существующим здесь методологическим трудностям и, с другой стороны, осторожное опробование исследовательских шагов в системной взаимосвязи отдельных текстов, равно как и осмотрительная интерпретация тех данных, которые были обнаружены благодаря им. Это, следовательно, зависит в первую очередь от компетенции, с которой может быть воспринят некоторый текст — целостно и в своих возможных структурных признаках, - а также от того, какое знание как об общих, так и о специальных принципах текста, образующих литературную связность, является осознанным.

Все это, конечно, не более чем банальные, общеизвестные основоположения, на которые как при анализе, так и при интерпретации следует обращать внимание. Их экземплификация

была бы слишком расточительной и показала бы только, насколько необходимо внимание ко всеобщим принципам литературоведческой работы. Поэтому далее речь может идти только о том, чтобы выявить некоторые намеченные пути к возможному разрешению названной проблемы без какого бы то ни было притязания на полноту.

Как вид параметров, так и их обнаружение в качестве необходимых оснований интерпретации имеют величайшее значение. Если речь идет о проблеме опосредования двух " семиотик", то необходимо исходить из наиболее простой базовой предпосылки: параметры, которые предварительно выбираются для интерпретации текста, должны основательно учитывать как всеобщие свойства литературы, так и специальные свойства отдельного литературного текста и представлять их подобающим образом. Что касается параметров, охватывающих текст как аналитически, так и синтетически, то рекомендуется выбирать повторение как формально, так и функционально равных или подобных дискретных единиц в качестве основания для достижения уровней с определенной внутренней гомогенностью, которые затем интерпретативно связываются с другими уровнями или с текстовыми признаками, не образующими уровень.

Так как построение уровней - как любой вид параметров - производится на основании метаязыковой систематизации формальных текстовых признаков (находимых по большей части путем переведения содержательных данных языка-объекта), то здесь из-за интерпретативно-

го характера такого рода процедуры начинается произвольное обращение с текстом. Поэтому уже в этой фазе рассмотрения рекомендуется, как и на всех последующих шагах анализа и интерпретации, вводить в качестве контроля особый вид эксперимента. В зависимости от выбранных параметров и характера текста будут обнаруживаться различные подходящие для проверки возможности. Эксперименты с такого рода контролем параметров следуют, в сущности, принципу, который связан со следующим вопросом: что было бы, если бы определенные структурные признаки были полностью или частично элиминированы, или если бы они были связаны с другими, каждый раз иными признаками, или если бы признаки других текстов или признаки другого рода были пробным образом введены в систему определенного текста и т. д. Если экспериментальная игра с конституэнтами текста является, в первую очередь, замечательным способом контроля, то, с другой стороны, она одновременно делает возможным выбор различных точек зрения и оттачивает аналитический и интерпретаторский взгляд. Таким образом, возникает стереоскопический исследовательский подход, который в определенной мере подобен творческому процессу, имеющему дело с выбором и альтернативами. Эксперимент и стереоскопический способ рассмотрения создают тем самым столь же важные предпосылки для реконструкции творческих текстовых интенций, как и систематическое сравнение вариантов текста.

И то, что относится к " пространственной" интерпретации, интерпретации текстовой парадигматики и синтагмики и их отношений обмена, выгодно и для обнаружения типологических признаков на основании экспериментов на литературно-исторической оси времени, когда определенные феномены сравниваются друг с другом независимо от фактической хронологии предшествования и последования литературно-исторических событий (так, например, когда не только Л. Толстой характеризуется на фоне своего предшественника А. Пушкина, но и произведение А. Пушкина — на фоне произведения Л. Толстого и т. д.).

Эти немногие указания способны лишь намекнуть на то, в каком направлении систематический анализ контролируемым и рациональным образом с самого начала связывается с такой же систематической и эксплицируемой интерпретацией, где часто на основании неповторимости некоторой текстовой структуры напрашивается не всегда однозначное высказывание о " миро" -понимании, воспроизводимом этой структурой. То, что при любых процедурах " ми-ро" -освоения на почве определенных знаковых систем и моделей речь идет только о попытках приближения читателя и ученого к " миру" и " мировидению" другого, и без того, вероятно, всем ясно по хорошо известным болезненным усилиям процесса коммуникации. И если уже столь жалкими являются наши соответствующие мучительные попытки приема и передачи своего и чужого опыта, то сколь недостаточны

они в отношении интерпретации онтологических оснований нашего бытия, где большой помощи нам не окажет ни " семиотика анализа", ни " семиотика текста". Примечательно вот что: зная о сизифовом труде нашего стремления к познанию, мы всякий раз заново - через речь, письмо, живопись, музыку и т. д. — предпринимаем попытку достичь ясного понимания " мира". Но, возможно, это иллюзия - думать, что речь вообще идет о разыскании рецепта анализа, интерпретации жизни, о фактическом достижении определенной цели. Возможно, существенна только все снова и снова прокладываемая туда дорога.

В первоначальном варианте опубликовано: Wiener slavistischer Almanach. 1990. Bd. 23. S. 23-31.

СЕМИОТИКА И АНТРОПОЛОГИЯ

По мнению Маранда¹, семиотика как самостоятельная наука является излишней, поскольку ее " объект" всегда был объектом антропологии и поскольку антропология сама выработала необходимые семиотические методы для изучения своего " объекта". Маранда далее неявно подразумевает, что семиотики создали свою собственную игру красивыми воздушными шариками и возгордились, будто они - великие первооткрыватели, тогда как с точки зрения антрополога они предлагают лишь новое платье короля.

Речь здесь идет, если отвлечься от этих предположений, о центральных проблемах семиотики, а именно о ее предмете (объекте, целях), ее отношении к другим наукам, равно как и о ее методах (гипотезах о предметах исследования, процессе анализа и абстракции). В этом семиотика непосредственно соответствует заслуженно критической оценке, которую дали А. Эшбах и В. Радер современному ее состоянию в Западной Европе и США². Поэтому широкий пересмотр дел в семиотике и дискуссия о ее основаниях более чем запоздали. И несмотря на то, что тезис Маранда, сформулированный лишь в самом общем плане, из-за его преимущественно догматического характера не особенно подходит для начала дискуссии об основаниях, он тем не менее позволяет указать на некоторые принципиальные для этой дискуссии проблемы.

1. Если исходить из предельно общей констатации, что, например, отдельные гуманитарные науки исследуют каждая свою собственную область человеческой культуры и формулируют высказывания не только об этой области, но и о форме, характере и функции культуры в общем смысле, равно как и в тех областях, которые они сами произвели, - тогда в наиболее широком смысле то, что делает семиотика, действительно принадлежит антропологии, что во всяком случае не значит, что отдельные гуманитарные науки, и семиотика в их числе, должны in toto иметь и одинаковые объекты исследования или даже одинаковые методы.

Если бы это было так, предстояло бы ответить на вопрос, почему тогда деление на специальности существует не в рамках, но наряду с антропологией, и как получается, что не антропологи, но - уже на протяжении столетий - философы, а начиная с XIX века — языковеды были теми, кто сознательно способствовал эксплицитной формулировке семиотических проблем и развитию специфически семиотической терминологии. Толчок к развитию семиотики, как и к развитию герменевтики, теории информации, лингвистики, русского формализма и т. п., никоим образом не предполагал, что эти науки имели каждая свой, лишь для нее зарезервированный объект (хотя в принципе и это было бы возможно), но, как правило, был связан с тем, что - говоря вольным языком — для решения более сложных задач на " старые объекты" были направлены новые вопросы, что сделало необхо-

димым реструктуризацию и уточнение " старых дисциплин", равно как и создание других терминологий, более соответствующих измененной постановке вопроса.

2. Если же принять во внимание, что какая-либо постановка вопроса может рассматривать каждый объект принципиально лишь в некоем частном аспекте и тем самым как раз и создает свой особый предмет исследования в смысле научной модели, то не является оправданным, если в этой связи Маранда говорит об " объекте" (исследования) лишь в общем смысле; кроме того, необходимо еще отдельно прояснить следующее:

а) на самом ли деле антропология реализует ту же самую постановку вопроса и, следовательно, имеет те же самые или по крайней мере сходные предметы исследования, что и семиотика, а также

б) не приблизились ли так называемые антропологические объекты к " предметам" структурализма и семиотики за счет, например, рецепции методов описания структурной лингвистики и категорий семиотики.

3. Более важным, чем вопрос о том, подчинена ли та или иная наука другой, мне представляется следующее:

а) обнаружить конкретные методологические причины, из-за которых отдельная наука временами приходит в состояние стагнации, и -отсюда - предпринять попытку наряду с очерчи-

ванием вопросов возможно более полно и точно сформулировать также и проблемы, которые, как правило, связаны с этими вопросами (напр., " семантика текста" как основная составляющая коммуникативных процессов), или:

б) подумать над тем, каким образом результаты исследования, полученные в отдельных науках, могут быть с функциональных точек зрения так соединены друг с другом с помощью " перевода", образования по аналогии - т. е. методами анализа и синтеза, - что позволяют нам решать проблемы функционирования сложных систем.

Поэтому речь идет не просто, как полагает Маранда, о " всеобъемлющей науке" вообще или о том, чтобы " постичь мир знаков и способы их интерпретации в целом" - к тому же стремятся и философия, наука о религии, герменевтика и пр., но скорее о том, чтобы исследовать специальные процессы типа " black box", остающиеся нерешенными при такого рода синтезах, т. е. о феноменах, которыми наряду с антропологией интересуется в конечном счете каждая наука о культуре (философия, логика, математика, психология, поведенческие исследования и т.п.), анализируя и (гипотетически) снова составляя отдельные области исследования на путях классификации, типологизации и т. п.

Итак, важна не общая " крыша", под которую можно поместить все, но улучшенные методы системно-теоретически ориентированной комбинации (синтеза) пригодных для теории результатов исследований, полученных на изоли-

рованных " предметах" и позволяющих нам строить гипотезы о функционировании подобных сложных систем. По крайней мере, в направлении этой цели с помощью систематической терминологии семиотики (все еще недостаточной, однако - и это ее большое преимущество - исторически менее нагруженной и ценностно нейтральной) стало возможно получение значимых результатов, в особенности в исследованиях взаимосвязи различных систем знаков и основывающихся на них исторических моделях (тексты, представление, типы поведения и т. д.).

4. Для семиотики основополагающим в научном отношении (в явном отличии от традиционных гуманитарных наук) является не транслированный " исторический" материал, который должен быть более подробно описан или интерпретирован, но в первую очередь определенный круг вопросов, касающихся структуры и взаимодействия знаков и знаковых систем - для того, чтобы посредством образования различных частных теорий понять специфику всех видов носителей информации и решить проблемы, которые в коммуникативных процессах (конституция, обмен, преобразование и т. д. информации) связаны со структурой сознания, особенностью памяти, функционированием мозга и вообще ведут через интерпретацию отдельных культурных явлений к прояснению феномена культуры.

И может быть, что эти специфически ограниченные интересы семиотики есть или могут быть предметом антропологии; однако семиоти-

ка явно выходит за пределы того, что характерно для антропологии, когда пытается прагматически использовать полученное в процессе семиотического исследования знание для постройки переводческих машин, для автоматического поиска и сжатия информации, или, например, для оптимизации процессов синтеза в компьютерах³, или для проблем вроде моделирования поведения " биологических систем" ⁴, коммуникации между человеком и машиной⁵, уточнения систематической оптимизации человеческой интуиции или креативности⁶.

Так, можно сказать, что в семиотике недостаточно - как это кратко и в общем виде формулирует Маранда - просто сказать, что антропологи " с самого начала определяют свой предмет исследования как знак, знаковые процессы и знаковые функции и вводят семиотические методы для их исследования", но что это происходит с определенной позиции, в ориентации на вполне конкретные цели, причем в рамках единой семиотической (а не онтологической, материалистической или культурно-философской) перспективы.

В первоначальном варианте опубликовано: Die Semiotik eine Eulenspiegelei? Bemerkungen zu P. Marandas Anthropology, Semiotics and Semiography // Zeitschrift fü r Semiotik. 1981. H. 2/3. S. 241-243.

Примечания

¹ Ср.: Maranda P. Semiotik und Anthropologie // Zeitschrift fü r Semiotik. 1981. № 3. S. 227-249.

² Eschbach A., Rader W. Literatursemiotik, l/II. Methoden, Analysen, Tendenzen. Tü bingen, 1980. S. 7ff.; ср. также:

Eimermacher К., Kloepfer R. Semiotik in der Bundesrepublik Deutschland. Tendenzen deskriptiver Semiotik // Zeitschrift fü r Semiotik. 1979. № 1. S. 109-132.

³ Ср. эту идею: Колмогорова А. Автоматы и жизнь. М., 1963.

⁴ Гастев В. Семиотика // Философская энциклопедия. М., 1967. Т. 4.

⁵ Иванов Вяч. Вс. Очерки по истории семиотики в СССР. М., 1976. С. 274.

⁶ Ревзин И.И. От структурной лингвистики к семиотике // Вопросы философии. 1964. № 9.

Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 Следующая